Андрей Курпатов 5 спасительных шагов от депрессии к радости

Скачать 1.83 Mb.

Название	Андрей Курпатов 5 спасительных шагов от депрессии к радости
страница	3/27
Тип	Документы

rykovodstvo.ru > Руководство ремонт > Документы

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 27

Острая психическая травма

Когда после проведенной консультации я говорю своему пациенту, что у него налицо все симптомы депрессии, он часто удивляется: «С чего? У меня же ничего такого не произошло!» Действительно, так мы обычно и думаем: если у человека случилось несчастье, то у него может быть депрессия, а если нет, то и депрессии не должно быть. Разумеется, подобное суждение ошибочно – человек способен пережить серьезную катастрофу, не став при этом депрессивным больным (хотя это случается крайне редко), а может и не переживать никакой катастрофы, но все равно заполучить депрессию. И это вполне объяснимо. У од

них людей депрессия воз никает после сбоя в психи ке, обусловленного тяжелой психической травмой, у дру гих – из за генетической предрасположенности, у третьих – из за хро нического стресса.

Депрессия, следующая за тяжелой психической травмой (гибелью близкого – ребенка, супруга, родителей), называется «реактивной». И надо признать, что реактивная депрессия – состояние, от которого никто из нас не застрахован, поскольку все мы, как известно, под богом ходим. Если гибнет человек, с которым многое связано в нашей жизни, то она, разумеется, серьезно, почти кардинально меняется. Любое изменение жизни, как мы уже говорили, вне зависимости от его качества, является для психики серьезным стрессом. Но положение многократно ухудшается в ситуации, когда происшедшее травматично не только из за сбоя в работе психического аппарата, но и просто потому, что является для человека подлинной жизненной катастрофой.

Та боль, которую испытывает человек, сталкиваясь с подобной трагедией, тот ужас, который ему приходится пережить, та пронзающая его тревога, когда он узнает о случившемся, не поддаются никакому описанию. Интенсивность этих ощущений и чувств почти фатальна, напряжение оказывается запредельным. В голове человека воцаряется настоящий хаос, в нем рушится все – представления о своем будущем, привычное существование, социальная среда.

Выдерживать подобное напряжение на протяжении длительного времени ни один организм не в силах, все системы его жизнедеятельности – от функции кровоснабжения до гормонального фона – переходят в состояние экстренной мобилизации и способны сорваться или истощиться, что приведет к гибели организма. А потому психика решается в таких случаях задействовать самые жесткие, самые, может быть, грубые, но в то же время и самые эффективные защиты. Эта мера получила название запредельно охранительного торможения – перевозбужденный мозг, травмирующий своим возбуждением организм, в этот момент словно бы перегорает, выключается.

Как выглядит, как ведет себя человек, оказывающийся в подобной ситуации? Он может непрерывно рыдать, стонать и взывать о помощи или напротив, оказаться в своеобразном ступоре, выглядеть бездеятельным, перестать реагировать на адресованные к нему слова и жесты. Он может вести себя и так и этак, однако общим остается одно: спустя какое то время, иногда даже считанные часы, ему не удается вспомнить, что же происходило в этот период, с момента, когда ему сообщили о трагическом событии. Кажется, как можно забыть, например, что ты был на похоронах любимого человека, что ты там делал, как все это происходило?! Но оказывается, можно, можно, потому что в это время было включено «запредельно – охранительное торможение ».
Страх и тревога мучительны для организма, они исто щают его возможности, а при определенных обстоятель ствах могут даже погубить. С физиологической точки зрения, страх и тревога – это возбуждение мозга, на пряжение всех процессов жизнедеятельности организма.

Но процессам возбуждения в головном мозгу противо стоят механизмы торможения. Депрессия – это и есть царство такого психического торможения, которое, как оказывается, необходимого организму для борьбы с по жаром под названием тревога. Впрочем, то, что хорошо в экстренных случаях, при длительном применении вы зывает массу «побочных эффектов».
Конечно, собственно нервные клетки головного мозга человека, пережившего подобную трагедию, не перегорели, не выдохлись, не успели истощить свой ресурс, просто психика обеспечила организму защиту – взяла и выключила их. Впрочем, подобный механизм реагирования имеет и свои издержки, он может закрепиться, стать стилем и формой жизни, которая теперь четко разделится на жизнь до и после трагедии. И все это обязательно произойдет, если параллельно с интенсивным фармакологическим лечением такому пациенту не будет оказана кризисная психотерапевтическая помощь. Человек может не справиться с этой трагедией, если ему после происшедшего не за что будет уцепиться в этой жизни, если, не дай бог, судьба подкинет ему еще какие то дополнительные, пусть даже и незначительные, на первый взгляд, сюрпризы.
Жизнь – это то, что с вами случается как раз тогда, когда у вас совсем другие планы.

Джон Леннон
Пусть всепобеждающая жизнь – иллюзия, но я верю в нее, и несчастья нынешнего дня не отнимут у меня веры в день грядущий. Жизнь победит – сколько рук ни налагалось бы на нее, сколько безумцев ни пытались ее прекратить. И разве не умнее: жить, хваля жизнь, нежели ругать ее – и все же жить!

Л. Н. Андреев
Ни один организм не может постоянно находиться в состоянии тревоги. Если стрессовый агент настолько силен, что значительное воздействие его становится несовместимым с жизнью, животное погибает еще в стадии тревоги, в течение первых часов или дней.

Ганс Селье
Случай из психотерапевтической практики:

«Уходя – уходи».
Рассказывать истории людей, переживших тяжелейшие жизненные потрясения, необыкновенно трудно. Когда ты слушаешь сводку убийств, изнасилований, грабежей и несчастных случаев по телевизору – это одно дело. Когда же ты сталкиваешься с человеком, который, так или иначе, оказался жертвой подобной трагедии, совершенно другое. Поскольку же я как психотерапевт работаю именно на кризисном отделении Клиники неврозов им. И. П. Павлова, то есть в меру своих возможностей помогаю именно тем, кто понес тяжелую утрату, то подобных историй в моем врачебном багаже более чем достаточно. Но мы не будем разбирать подробности, ограничившись лишь тем, что действительно нужно проанализировать.

Этот случай произошел с женщиной, которой едва исполнилось сорок лет. На самом деле – это возраст молодой и перспективный. Это только кажется, причем в соответствующем возрасте и при определенных условиях, что жизнь к этому времени заканчивается. В действительности же жизнь, можно сказать, в сорок лет только начинается, хотя и во второй раз. Большинство людей к этому времени имеют уже более менее взрослых детей, которые не нуждаются в родительской опеке (по крайней мере, в той мере, как младенцы и младшие школьники). С другой стороны, в эти годы человек, как правило, абсолютно уверенно стоит на своих ногах и способен полностью обеспечить свою жизнь. Короче говоря, дети выросли, профессия и опыт наличествуют, так что давайте – живите, думайте о себе, занимайтесь собой, заботьтесь о себе! Все тому благоприятствует.

Пациентка, о которой я веду речь, была бухгалтером. С мужем она развелась уже более десяти лет назад и не сильно по этому поводу переживала: у нее работа и постоянная занятость, у нее крепкий, умный, здоровый, заботливый восемнадцатилетний сын. Чего еще надо? Тем более что сын ее радует: поступил в вуз, маму любит – все замечательно. Но несчастья, как известно, всегда приходят в наш дом именно тогда, когда их никто не ждет5 . Парень случайно оказался в уличной потасовке и при совершенно дурацких обстоятельствах случайно и глупо погиб. Компания пьяных подростков стала задираться к нему, когда он провожал свою девушку. Началась драка, приехала милиция и «Скорая помощь». Хотя сын моей пациентки получил серьезный удар по голове, от госпитализации он категорически отказался. А тем временем у него происходило кровоизлияние в мозг, образовывалась гематома, которая (так часто бывает) на первых порах не чувствовалась. Когда же ему, спустя сутки, стало плохо, то спасать его было уже поздно: скопившаяся под черепной костью кровь сдавила жизненно важные центры мозга, и юноша погиб.

Ну как должна была чувствовать себя его мать? Разумеется, она была в ужасе, не могла найти себе места, ей казалось, что все это не по настоящему, что это сон. Около недели она находилась словно бы в забытьи. Потом этот туман вроде как стал рассеиваться, и где то через месяц она заметила за собой некоторую странность... В чем эта странность заключалась? Женщина вдруг осознала, что она регулярно, как и обычно, убирается в комнате сына, готовит ему еду, стирает его одежду, ждет, что он придет домой или позвонит, чтобы предупредить о задержке. Все это она делала не играя, а совершенно автоматически, так, словно бы ничего в ее жизни не произошло. Более того, эта не наигранная игра помогала ей лучше себя чувствовать, давала ей силы и вообще поддерживала ее.

Когда она обратилась ко мне, у нее были все без исключения симптомы депрессии – она была подавлена, не испытывала чувств радости и удовольствия (она даже перестала ощущать вкус еды), похудела более чем на десять килограммов, страдала бессонницей, выглядела заторможенной, рассеянной, замкнутой. Она не сразу рассказала мне о той своей «странности», которой мы посвятили предыдущий абзац. Мы просто начали лечение ее депрессии с помощью психотерапевтических и фармакологических средств. На одном из сеансов я спросил ее о том, как она реагирует на фотографии своего сына, она расплакалась и рассказала о том, что пытается жить так, словно бы он не умер.

Она боялась, что ее сочтут за сумасшедшую, поскольку ее поведение действительно выглядело по меньшей мере странным. Однако лично я этой ее странности ничуть не удивился. Мы уже говорили с вами о том, что наш мозг всегда стремится к сохранению прежних, проверенных им форм поведения. Более того, человека, не нарушающего установленные стереотипы поведения, он щедро награждает приятными, позитивными эмоциями. Заложником именно этого психического механизма и оказалась моя пациентка. Все действия, которые она совершала, были для нее привычными, составляли основу ее прежнего поведения, где сын был тем центром, вокруг которого на протяжении многих лет строилась ее жизнь.

Теперь же, когда этого центра не стало, вся жизнь этой женщины, все то, что она делала, чем занималась и чем занимала себя, оказалось ненужным, бессмысленным. По сути, ее нынешнее существование превратилось в тень ее прошлой жизни. Если бы она смогла осознать и принять понесенную потерю, то, несмотря на тяжесть и боль, несмотря на необходимость отказаться от прежнего, прошедшего, ставшего прошлым, она могла бы строить свою жизнь заново. Но, оказавшись заложником своих стереотипов, своих привычек, связанных с прошлой жизнью, она не могла выйти из возникшего заколдованного круга. И потому мы справлялись с ее депрессией не как обычно. Нам, прежде всего, предстояло осознать происшедшее, принять случившееся посредством отказа от тех привычных действий, которые она совершала так, словно бы ее сын был жив.

В результате этой работы она, в каком то смысле, вторично потеряла своего ребенка, но так казалось только поначалу. Потом стало вполне понятно, что она избавилась лишь от фантома прошлого, а это высвободило ее для будущей жизни. Разумеется, сначала у нее не было сил строить ее, ведь она сильно «поиздержалась» и от случившегося, и от развившейся у нее следом депрессии. Но жизнь такая штука – она дает идущему дорогу, а на этой дороге встречается то, что она дает сверх дороги, в виде своеобразного бонуса. И вот прошло уже без малого пять лет. Конечно, то, что было ею потеряно (а это не только ее сын, но и тогдашние ее представления о своем будущем), уже никогда не вернуть. Однако правильный настрой позволил ей наладить свою личную жизнь – она повторно вышла замуж, нянчит внучатых племянников и старается не заглядывать в будущее, понимая, что счастье – это только сейчас.
Человек – единственное животное, которое стыдится этого.

Жюлъен де Фалкенар

Охрана, ставшая заточением

«Свободным от страданий еще никто не рождался», – писал Фердинанд Шиллер. Горе и страдание – это первые эмоциональные реакции, с которых и начинается каждая человеческая жизнь. Примерно до года горе и страдание – несомненные лидеры

в спектре эмоциональных переживаний маленького человека. Другие эмоциональные реакции в это время уже заявляют о себе, однако годовалый ребенок только учится их «исполнять». Главное, в чем нуждается грудной ребенок, – так это в сообщении о том, что у него возникли те или иные проблемы. Поскольку возможностей решить их самостоятельно у него пока нет, он ограничивается одной лишь сигнализацией.

Но постепенно, по ряду причин горе, печаль и страдание оказываются все менее и менее значимыми. От второго к третьему году жизни на первый план выходят другие негативные эмоции, возникающие в случае нарушения привычных стереотипов поведения, – это прежде всего страх и гнев (агрессия). Действительно, горе все таки весьма пассивно и не может рассматриваться как инструмент решения проблемных ситуаций. Страх и гнев, напротив, куда более активны и действенны: страх мобилизует, а нападение, то есть агрессивность, как известно, лучшая защита.

Впрочем, подобная рокировка – с горя на страх и агрессию – палка о двух концах. Дело в том, что обе эти новые в жизни ребенка эмоциональные реакции, с одной стороны, крайне тяжелы, а потому их нельзя переживать длительно. С другой стороны, они крайне затратны, поскольку вызывают серьезные энергетические сдвиги, приводят к перенапряжению органов и систем организма. Все это станет очевидно, если вспомнить теорию стресса Ганса Селье – первооткрывателя стресса. Эндокринное и иммунное истощение, нарушение в работе вегетативной нервной системы – все это последствия, которые испытывает организм животного в борьбе с разрушительным стрессом. Результат такого перенапряжения может оказаться фатальным, а организм, понятное дело, ищет способы справиться с возникшей пикантной ситуацией, при которой естественные защитные механизмы оказываются «способами убийства».

Какие же пути он находит? Ответ на этот вопрос дал интересный эксперимент, который проделал Мартин Селигман над собаками (какое это имеет отношение к человеческому поведению, мы скажем чуть ниже). Одна группа собак в этом эксперименте получала крайне неприятные разряды электрического тока, другая, впрочем, получала точно такие же разряды. Вся разница между двумя указанными группами животных заключалась лишь в том, что собаки из первой группы, что бы они ни делали, не могли избежать своей участи, тогда как собаки из второй группы, напротив, могли избавиться от этой экзекуции, если они вовремя перепрыгивали через специальный барьер. В результате эксперимента поведение животных в этих группах стало прямо противоположным: первые стали реагировать на удары током пассивно, вторые, напротив, выглядели тревожными и напряженными.

Мартин Селигман сделал следующие выводы: животные, которые не могли избежать травмы, постепенно научались тому, что не существует способа избавить себя от боли. То есть они заключали, что с бедой ничего нельзя поделать: будешь ли ты что нибудь предпринимать или же не будешь – страдание все равно тебя настигнет. Эти животные заручались пассивностью и беспомощностью (так в научный обиход вошло понятие «выученной беспомощности»). Они переставали сопротивляться и свыкались со своим стрессом, в результате их организм меньше напрягался и в общем они чувствовали себя гораздо лучше тех собак, которые надеялись на спасение. Именно таков механизм депрессии: если погиб близкий тебе человек – ты уже ничего не можешь поделать, контроль над событиями тебе не принадлежит, ты беспомощен.

Поначалу собаки из обеих групп действительно испытывали одинаково сильные эмоции страха и гнева в ответ на удары электрическим током. Но постепенно одни, не имея никакой возможности влиять на события, обучались беспомощности, а другие, у которых сохранялась возможность избавиться от страдания, – нет. В результате первые стали, как это ни парадоксально, более терпимы к наносимым ударам, нежели вторые. Вторые в течение всего времени проведения эксперимента продолжали находиться в борьбе, и силы их истощались. Если бы Селигман в какой то момент не приостановил свое исследование, то животные из второй группы погибли бы. Тогда как животные из первой группы, выучившиеся беспомощности и отказавшиеся от борьбы, напротив, могли бы переносить страдание, что называется, до седых волос.

Иными словами, если животное не может избежать страдания, оно свыкается с ним и перестает тревожиться (или снижает интенсивность тревоги). Если же животное имеет шанс на избавление от своего страдания, то тревога его не уменьшается, а наоборот, только увеличивается.

Таким образом, пассивность является своего рода защитой, приносящей успокоение, ак тивность же, напротив, только раззадоривает тревогу. Чувствуя себя беспомощным, покорно принимая свою нелегкую участь, животное как бы избавляется от тревоги, можно сказать, защищается от собственной же тревоги.

Если же мы вспомним теперь, что тревога и агрессия сами по себе являются настоящим стрессом для организма, то логично думать, что постепенное нарастание депрессии («выученной беспомощности») приводит к улучшению его незавидной участи. Но как этот механизм работает у человека? Таким же образом, лучше или хуже? Как показывают исследования знаменитого американского психотерапевта Арона Бека, человек преуспел в этой стратегии несказанным образом, в этом ему помогло его сознание.

Арон Бек доказал, что депрессия в обязательном порядке проявляется, сопровождается и, можно сказать, даже создается так называемыми «автоматическими мыслями». Больной, страдающий депрессией, как выяснил Арон Бек, думает о том, что его жизнь отвратительна, что сам он никуда не годится (что он – полное ничтожество), а потому будущего у него просто нет. Иными словами, все мысли депрессивного больного могут быть сведены к нескольким фразам: «Все плохо, я ни на что не гожусь, ничего не получится, все бессмысленно». Настоящая обусловленная беспомощность, как у собак из селигмановского эксперимента!
Страх и тревога возникают у нас в ситуациях опасно сти, угрозы. И мы способны испытывать эти эмоции только до тех пор, пока рассчитываем на спасение. Как только мы убеждаемся в бесперспективности любых по пыток избежать встречи с этой угрозой, страх улетучи вается. Его место занимает ощущение беспомощности – мы перестаем испытывать страх, склоняем голову и от даемся на милость победителя. Теперь наш риск погиб нуть от этой угрозы увеличивается, но зато можно быть уверенным, что, по крайней мере, сами себя мы своей тревогой не уничтожим.
Сам того не подозревая, человек, думая подобные пакости, защищает себя от мучительного чувства тревоги, формулирует для себя канон безвыходности: если все так плохо, значит, можно ничего не предпринимать, потому что бессмысленно. Причем думает он в своей депрессии сильно, самозабвенно, последовательно, как никогда в жизни, автоматически! И эти «хульные» мысли депрессивного больного, подобно снежному покрывалу, застилают собой пики тревоги, сглаживают ее остроту, приносят успокоение.

Да, способы, которыми наш организм готов защищаться от тревоги, поражают воображение! В ход идет, по сути, варварский завет: «Чем хуже, тем лучше!» Неизбежность, безвыход ность, бессмысленность, как это ни парадок сально, лучшие лекарства от тревоги. Тревога всегда ищет выход и способна загнать ищущего в его поиске до смерти. Теперь же, благодаря депрессивным суждениям, это бегство заканчивается, обороты снижаются, на душе становится легче.

Вследствие депрессии тревога, конечно, субъективно станет меньше, но ведь общее состояние человека от этого не улучшится. Более того, возникшая пассивность «избавит» больного от необходимости принимать какие либо решения, а это ведет к застою, к стагнации. Ситуация не будет меняться, и все причины, которые привели к возникновению этой тревоги и этой депрессии, останутся как есть, продолжая действовать. Возникает порочный круг: с одной стороны, депрессия становится даже приятной, желанной, поскольку она уменьшает интенсивность тревоги, с другой стороны, состояние будет продолжать ухудшаться, потому что ситуация из за бездеятельности человека заходит в настоящий тупик! Воистину прав был Оноре де Бальзак, когда писал: «Ничто так не пьянит, как вино страданья!»
Надо верить в возможность счастья, чтобы быть счастливым.

Л. Н. Толстой
Вопреки Эпикуру и его негодованию, мы в конце концов принуждены сказать себе, что все что угодно может произойти из всего чего угодно.

Лев Шестов

Возбуждение и торможение

Как же возникает открытая Мартином Селигманом «выученная беспомощность»? Ответ на этот вопрос дает не американец, а русская наука. То, что нервная система имеет свойство возбуждаться, – ни для кого не секрет, однако же тот факт, что эта система сама по себе может еще и тормозиться, долгое время оставался загадкой.

Вопрос о торможении был поставлен великим русским ученым – Иваном Михайловичем Сеченовым. Позже это уче

ние будут развивать Н. Е. Введенский, И. П. Павлов и А. А. Ухтомский, именно они докажут, что торможение не менее, а может быть даже и более важная функция нервного аппарата, нежели возбуждение.

Торможение – это отнюдь не результат утомления, это иная, крайне специфическая форма активности. И если процессы возбуждения продуцируют некую деятельность в ответ на тот или иной раздражитель, то торможение, напротив, удерживает, блокирует такое действие.

По сути дела, у собак с «выученной беспомощностью» тревога, развившаяся на фоне стресса, начинала тормозиться, блокироваться. И это, разумеется, большой плюс для организма. Однако есть у этого плюса, как и у любой медали, обратная сторона. Развивающееся в мозгу торможение не может ограничиться одной только тревогой, оно распространяется и на другие сферы деятельности живого существа. Вот почему этот изначально защитный механизм впоследствии оказывается губительным.

В человеке, находящемся в депрессии, внутреннее напряжение столь велико, что возникает перегрузка, и в какой то момент, можно сказать, вылетают пробки. В результате у депрессивного больного тормозится не только его тревога, но и деятельность в самых разных сферах его жизни – снижается аппетит, вследствие чего он худеет, либидо, а потому у него пропадает сексуальное влечение, приходят в негодность внимание и память.

Первое, о чем скажет депрессивный пациент своему врачу, это не то, что у него снижено настроение (данное обстоятельство беспокоит его как раз в самую последнюю очередь), нет, он поделится с врачом своим удивлением. Он удивляется сам себе – у него пропали желания, он больше ничего, вообще ничего не хочет, его ничто не радует и не интересует, развивается ангедония – состояние неспособности получать удовольствие. Почему? Именно вследствие того изначально защитного торможения, которое попыталось защитить его от тревоги, а в результате – защитило от самой жизни. Утрата чувства удовольствия, чувства радости – мучительна. Вспомните сказку о проданном смехе, и вам все станет понятно: подобное существование, лишенное активности, радости, удовольствия, необычайно тягостно.

Так что человек, попадая в руки депрессии, с одной стороны, защищает себя от разрушительной тревоги, а с другой стороны, напротив, в буквальном смысле этого слова, подставляет себя. И мы должны понимать, что, когда мы начинаем бороться с депрессией, мы боремся не просто с врагом, но с врагом, к помощи которого мы когда то прибегли, а потому не можем в одночасье выйти из заключенного с ним союза.

С другой стороны, будучи подавленными, заторможенными, мы не имеем и достаточных сил, чтобы справиться с депрессией. Можно сказать, что процессы торможения положили наши силы на депонент, то есть эти силы у нас как бы есть, но воспользоваться ими весьма и весьма затруднительно. В этом то, собственно, и состоит основная проблема депрессии – человек оказался в ситуации выраженного дефицита сил, и даже теми силами, которые у него остались, он воспользоваться не может. Разумеется, все это только усиливает чувство безысходности.
Путь от амебы к человеку казался философам очевидным прогрессом – хотя неизвестно, согласилась бы с этим мнением амеба.

Бертран Рассел

Истощение нервных клеток

Что ж, после того как мы, более или менее, разобрались с депрессией, возникшей на фоне острого и тяжелого стресса, самое время перейти к той депрессии, которая развивается подспудно, как следствие, возможно, менее тяжелого, но зато хронического стресса. Такая депрессия встречается чаще, и, как правило, мы даже не замечаем, как оказываемся у нее в плену.

Если в нашей жизни случилась настоящая трагедия, то все вроде бы понятно – причины ясны. Когда же у нас хронический стресс – на

работе дела не ладятся, дома все не слава богу, кроме того, врачи нашли у нас какое то заболевание – одной причины нет, наш враг словно бы размывается. Спросите у себя – в чем проблема? И ответа не последует. Плохо, а почему – неизвестно.

Хронический стресс мы с вами испытывали на протяжении последних десяти пятнадцати лет, так что этот вариант развития депрессии является у нас, что называется, хитом сезона, шлягером десятилетия. Психологический стресс далеко не всегда бывает явным, очевидным, острым. За частую, и многие из нас хорошо это знают по собственному опыту, его сила определяется не интенсивностью, а скорее длительностью – тем, сколько он тянется. Что может быть хуже постоянного служебного конфликта или многолетних семейных неурядиц? Часто мы свыкаемся с неизбежностью подобных жизненных тягот: «А кому сейчас легко?» Но весь этот пессимистический пафос вовсе не означает, что мы перестаем на них, на эти тяготы, реагировать – тревожиться, раздражаться, переживать. В конечном счете подобная внутренняя работа приводит к переутомлению, которое зачастую квалифицируется как неврастения6 .

Мы становимся раздражительными, остро реагируем на незначительные проблемы, не можем сосредоточиться, суетимся, испытываем трудности со сном и т. д. Короче говоря, налицо, как сказал бы И. П. Павлов, все признаки «срыва высшей нервной деятельности». То есть от перегрузок (и прежде всего – психологических) у нас случился невроз истощения нервной системы. Принято думать, что неврастения – это баловство, капризы, вздорный характер. И потому люди, попавшие в плен к неврастении, длительное время, как правило, оказываются без надлежащей помощи. Однако проблема здесь несколько сложнее, чем может показаться на первый взгляд.

Вероятно, вы знаете, что какие то психические расстройства мы себе наживаем (неврозы, например), а некоторые возникают у нас из за наследственности, то есть из за тех болезненных генов, которые пришли к нам от наших родителей, родителей наших родителей и т. д. (к числу таких заболеваний относится, например, шизофрения). И генетическая предрасположенность может играть важную роль в развитии нашей депрессии. Есть люди, которые, что называется, приговорены заболеть достаточно тяжелым психическим расстройством – маниакально депрессивным психозом7 . У других депрессивные гены есть, но не вылезают так явно и с той же неизбежностью.

Однако в жизни такого человека могут во зникнуть условия, которые пробудят эти де прессивные гены, и тогда борьба с депрессией станет и вовсе непростым делом. Что это за условия? Прежде всего, этот тот самый хро нический стресс, вылившийся в неврастению.

Именно он чаще всего оказывается тем будильником, который пробуждает спящую в наших генах депрессию, депрессию, всегда готовую укротить кипящую в нас тревогу (разумеется, делает она это из благих побуждений). А таких генов у каждого человека предостаточно, у кого то их, конечно, чуть больше, у кого то меньше, у одних они, что называется, лежат на поверхности, у других, напротив, глубоко скрыты. Но как бы там ни было, если к нашей неврастении, возникшей под воздействием стрессов, присоединяется депрессия генетического происхождения, то хорошего в этом мало.

Вот почему так опасно истощать свой мозг непомерными нагрузками. И ведь этими нагрузками чаще всего оказываются не какие то серьезные дела, требующие значительных и оправданных затрат жизненных сил, а простая невротическая трескотня, постоянно раздающаяся в нашем мозгу. Когда мы сутками перемываем кости всему и вся, включая собственную персону, когда мы день за днем продолжаем пребывать в подавленном настроении, когда мы тревожимся беспричинно и беспрестанно – это самый серьезный стресс, приводящий наш мозг к состоянию истощения. И если он, переутомившись, «выключится», перестанет защищать свое здоровье и устойчивость, шансы наших депрессивных генов на активизацию существенно повышаются.
Каждый раз, когда вы играете беспомощного, вы создаете зависимость, вы играете в зависимость. Другими словами, мы делаем себя рабами. Особенно если это зависимость от самоуважения. Если вы нуждаетесь в одобрении, похвале, обратной связи от каждого, тогда вы каждого делаете своим судьей.

Фредерик Пёрлз

Депрессии бывают разные...

Мне бы не хотелось перегружать свой рассказ необязательной медицинской терминологией, но каждому из нас следует знать, что депрессии, несмотря на всю их внешнюю схожесть, бывают разные. Механизмы развития депрессии, впрочем, всегда одни и те же, а потому и средства терапии, как правило, одинаковые, но зато у разных депрессий разные основания. Знать природу депрессии – значит понимать ее источник и потому правильно оценивать будущность этого психического расстройства.

В одних случаях основным источником депрессии является стресс, далее включаются все описанные выше процессы – у человека развивается депрессивный не вроз. Именно об этой депрессии мы и говорим в течение большей части этой книги, поскольку она встречается значительно чаще других. Остальные виды депрессии рассматриваются нами в этой книжке лишь постольку поскольку.

Второй причиной депрессии является генетическая предрасположенность. У человека развивается тяже лая и длительно текущая депрессия, лишь изредка чередующаяся периодами нормального самочувствия. Иногда генетическая депрессия протекает с эпизодами повышенного возбуждения и активности, когда энергия плещет через край, больные мало спят, постоянно чем то озабочены, хватаются за любые дела, пристают с какими то часто нелепыми идеями и инициативами к кому ни попадя. Эта болезнь получила название маниакально депрессивного психоза. Сами такие больные, как правило, позитивно оценивают эти всплески своей жизненной силы, но надо иметь в виду, что они болезненной природы и, по большому счету, ничего хорошего не сулят, поэтому лечение этой безудержной активности обязательно. Большая роль в помощи такому больному принадлежит родственникам, которые, зная за своим близким склонность к соответствующим состояниям, должны при первых же признаках расстройства убеждать их обратиться за помощью к врачу психиатру. А не заметить эти симптомы нельзя, поскольку состояние такого больного в депрессивную и маниакальную фазы отличается кардинально.

Третьим вариантом развития депрессии является комбинация двух предыдущих. Когда хронический стресс пробуждает спящие в нас депрессивные гены. Значительная часть этой книжки посвящена и этой форме депрессивного расстройства, однако одними психотерапевтическими средствами с такой депрессией разобраться трудно, а потому здесь уже обязательны антидепрессанты (о чем мы также в свое время скажем). Здесь нужно оговориться, что одним из частных случаев развития такой депрессии является послеродовая депрессия, то есть депрессия, развившаяся у женщины, которая благополучно перенесла роды. Но тот стресс, который пережил ее организм (а беременность и роды – это для него большой стресс), разбудил депрессивные гены, которые прежде, до этой беременности, никак себя не проявляли.

Четвертый вариант депрессии – это депрессия, раз вившаяся у пожилого человека вследствие сочетаний каких то стрессовых воздействий и того специфическо го состояния, в котором находится стареющий мозг. После сорока сорока пяти лет у человека включаются естественные механизмы старения. Прежде всего речь идет о начале развития атеросклероза – заболевания, при котором на сосудах (в том числе и сосудах головного мозга) начинает откладываться холестерин, образуются так называемые атеросклеротические бляшки. Это приводит к ухудшению кровоснабжения, а подобная «диета» для клеток мозга является не самым приятным делом, что и повышает риск формирования депрессивных состояний у пожилых людей. К данной группе депрессий примыкают и иные виды этого психического расстройства, связанные с различными страданиями собственно мозговой ткани, – это последствия тяжелых черепных травм, перенесенные инфекционные заболевания головного мозга и др.

Пятый вариант развития депрессии – это тяже лые соматические (телесные) заболевания, которые приводят организм человека к состоянию истощения, а потому страдает и мозг такого больного. Здесь развитие депрессии обусловлено как самим телесным заболеванием, так и реакцией человека на появление у него этого недуга, а также всех связанных с ним ограничений. Подробнее об этой форме депрессии мы скажем чуть ниже.

Шестой вариант развития депрессии – это так называемая маскированная депрессия, когда само де прессивное состояние скрывается за мнимым, отсут ствующим в действительности телесным заболевани ем. Как оказывается, депрессия может проявляться не только на психическом, но и на телесном уровне, а потому самому человеку может казаться, что у него не депрессия, а просто какая то физическая болезнь. Положение таких пациентов особенно тяжело, поскольку маскированная депрессия не сразу распознается даже врачами, однако же она хорошо лечится с помощью антидепрессантов.

Наконец, седьмой вариант депрессии, который и врачи, и пациенты тоже часто сразу не замечают (а когда замечают – часто оказывается, что уже по здно), это депрессия, скрывающаяся за алкоголизмом и наркоманией. Люди, страдающие от депрессии и не понимающие, с каким серьезным врагом они вступили в схватку, в ряде случаев пытаются «лечить» себя сами. Многие не находят ничего лучше, как начать принимать «на грудь», через нос или «по вене». Алкоголь и наркотики иногда действительно могут временно поднять человеку настроение или поспособствовать состоянию забытья, о котором так часто мечтают депрессивные больные. Но подобные эффекты длятся не долго, в дальнейшем и алкоголь, и наркотики существенно ухудшают тяжесть течения депрессии. Тем более что к самой депрессии теперь добавляются алкоголизм и наркомания, а спутники это еще те...

Так что заболеть депрессией можно самыми разными способами, часто, впрочем, они предательски объединяются. Но механизмы развития этой болезни всегда остаются одними и теми же, поскольку депрессия, как мы с вами уже знаем, это определенное, весьма определенное и весьма неудачное состояние жизнедеятельности нашего мозга.
Пока бедствия кажутся нам неотвратимыми, мы смиренно претерпеваем их, но при первой же мысли о том, что их можно избежать, они делаются совершенно невыносимыми.

Алексис де Торквилль

ОСНОВНЫЕ ПРИЧИНЫ

РАЗВИТИЯ ДЕПРЕССИИ

Механизмы депрессии

Что ж, теперь мы в общих чертах знакомы с депрессией. Но прежде чем перейти к разбору ее симптомов, нам необходимо конкретизировать некоторые моменты, а именно – те психические механизмы, которые создают нашу депрессию. Тем, кто уже читал мою книгу «Как избавиться от тревоги, депрессии и раздражительности», они хорошо известны, поэтому здесь я позволю себе быть кратким.

Первый психический механизм, участвую щий в образовании депрессии, принцип, по которому работает наш мозг и в норме, назы вается «принципом доминанты». Он открыт нашим замечательным физиологом, профессором петербургского университета Алексеем Алексеевичем Ухтомским. Суть принципа доминанты состоит буквально в следующем: когда возбуждается какой то центр мозга, он постепенно оказывается доминирующим и подавляет (тормозит) работу других центров мозга. Более того, возбуждение, возникающее в этих недоминантных центрах, перенаправляется на поддержание и усиление господствующего центра.

Иными словами, при депрессии возникает почти патовая ситуация! У человека формируется «депрессивная доминанта» (система функционирования нашего мозга с соответствующими реакциями, ответами, взаимосвязями, депрессивными мыслями и т. д. и т. п.). А другие центры мозга при этом, напротив, тормозятся, и даже больше того – отдают свое возбуждение разрастающейся депрессии. Человек, страдающий депрессией, оказывается в своеобразном замкнутом круге именно из за принципа доминанты. Если мы пытаемся его развеселить, ему становится еще хуже. Если мы пытаемся его отвлечь, он с удивительным (но не для физиолога или психотерапевта!) упорством возвращается к своим прежним идеям и подавленности.

Проще говоря, после того, как человек зафиксировался на каком то депрессивном переживании, оно – это переживание – начинает завоевательную тактику. И если депрессивный очаг организовался сначала в какой то одной части мозга, то очень скоро он распространится и на прочие его отделы. Было «плохо» что то, станет «плохо» все.

Доминанта депрессивного больного, словно черная дыра, сжирает все и вся и, несмотря на все усилия, только растет и увеличивается. Поэтому никакое лечение, кроме строго и научно обоснованного анти депрессивного – фармакологического и психотерапевтического, – не возымеет действия. А. А. Ухтомский любил говорить: «Мир таков, каковы наши доминанты». Каков «мир» у человека с депрессивной доминантой, должно быть понятно...

Второй психический механизм, играющий одну из наиважнейших ролей в развитии де прессии, – механизм «динамического сте реотипа» (или, проще говоря, – привычки), открытый и научно обоснованный академиком Иваном Петровичем Павловым. Поскольку человек ко всему привыкает, то он вполне способен привыкнуть и к своему депрессивному состоянию.

А как известно, бороться с привычкой – дело неблагодарное.

И вот окружающие говорят нам: «Да ерунда это все! Брось! Чего ты себя накручиваешь?! Не думай об этом!» А мы вроде бы с ними и согласны, но в голове все равно продолжается прежняя свистопляска – «все плохо, все плохо». Вы думаете, это случайность? Да? А яблоки падают на землю, «потому что они тяжелые», так? Нет, яблоки падают на землю, потому что на них действуют силы тяготения, а депрессия удерживается в нашей голове не сама по себе, а по механизму динамического стереотипа.

Привычка страдать может быть просто привычкой страдать, и это вовсе не обязательно депрессия. Но зато сам психологический механизм привычки может сыграть с нами злую шутку, если у нас развивается депрессия. Здесь возникает своеобразный порочный круг – мы впадаем в депрессию, свыкаемся с этим, а потом уже не в силах из ней выйти. Более того, если депрессия у нас возникла однажды и мозг научился быть «депрессивным», то в последующем риск возникновения депрессии у нас существенно возрастает. Если есть заготовленный шаблон, то под него всегда проще подогнать новые обстоятельства.

И самое во всем этом ужасное, что природа, как мы уже знаем, предусмотрела биологический механизм защиты нашей привычки от изменений. Потому всякий раз, когда мы будем пытаться переломить эту свою патологическую склонность к печали и тоске, мозг будет автоматически сопротивляться этим попыткам, генерируя тревогу и внутреннее напряжение, словно бы желая наказать нас за попытки изменить устоявшееся в нашем мозгу положение дел. Поскольку же депрессия и возникала для этих целей, то есть для того, чтобы мы справились с разрушительной силой тревоги, то подобные реакции нашей психики только усиливают депрессивные реакции.

Наконец, третий основополагающий пси хический механизм, который верховодит нами в состоянии депрессии, связан со спецификой того, что называется языком (или речью). Мы обычно думаем, что сознание – это «ясный рассудок», а бессознательное – это «темные силы». В каком то смысле это действительно так, однако у сознания с бессознательным очень непростые отношения, я бы даже сказал – сложно организованные, коррумпированные связи. Собственно эти связи открыл опять же российский ученый, выдающийся исследователь психологии человека – Лев Семенович Выготский.

Хочется думать, что мы – существа разумные, а наше сознание в полной мере руководит нашим подсознанием. Блажен, кто верует, и еще он не застрахован от развития тяжелой депрессии, поскольку ситуация на самом деле здесь прямо противоположная. Это не сознание руководит нашим подсознанием, а подсознание, будь оно неладно, руководит нашим сознанием. Сознание послушно исполняет все инструкции, исходящие «снизу», и, мало того, еще желает перед этим «низом» выслужиться. А потому, если в подкорке сидит негативная эмоция, сознание не станет убеждать нас в том, что все прекрасно. Напротив, оно будет всеми возможными способами взращивать и пестовать пессимистическую, депрессивную идеологию.

Наши эмоции «квартируют» именно в бессознательном. Сознанию же остается лишь принять их настрой, а в случае депрессии он соответствующий. Это мы, сами того не подозревая, вынуждены будем кляузничать на свою жизнь, стряпать депрессивные пасквили по поводу «несправедливости мира», собственной «несостоятельности», «бесперспективности будущего» и т. д. и т. п.

И потому подобные речи в устах человека, страдающего депрессией, отнюдь не случайность и, по большому счету, не являются его мнением. Это мнение его депрессии, а его собственное в этот момент просто отсутствует. Подсознание диктует нам соответствующие речи, а наше сознание является лишь их выразителем. Но каким способным, каким одаренным и каким ретивым исполнителем оно в этом случае оказывается! Дух захватывает! Слышать то, что говорит человек, заполучивший депрессию, и не восхищаться возможностями «идеологии» и «пропаганды», просто нельзя!

Вот такой хитрый и хищный зверь – депрессия. И я никому не советовал бы ее недооценивать.