Казанский государственный энергетический университет
|
Скачать 4.15 Mb.
|
| ФИЛОСОФИЯ КАК ОБРАЗ ЖИЗНИ Я хотел бы от всего сердца поблагодарить профессора Эмилию Анваровну Тайсину за возможность произнести здесь свою речь. Я впервые оказался в этой части России, и для меня большая честь обратиться к вам сегодня. Визит сюда преисполнен особенного для меня смысла, ведь один из моих любимых писателей, граф Толстой, учился в Казани в течение нескольких лет. Еще я благодарен за то, что Эмилия Анваровна попросила меня остановиться на том, как философия может наполнить жизнь смыслом, направить ее в определенное русло. Часто в своих научных изысканиях мы оказываемся поглощенными поисками решения в известной степени узких, абстрактных, отдаленных проблем. Это может показаться странным, но философская дискуссия бывает оторвана от обыденной жизни, даже когда профессиональные философы имеют дело с вопросами этики (которые представляются в высшей мере конкретными и насущными). За все то время, что я провел, обдумывая тему сегодняшней речи, я понял, насколько я благодарен за возможность обсудить значение философии в более широком контексте. Однако вскоре после того, как я начал размышлять по этому поводу, я понял, насколько широка эта тема. Один из традиционных подходов к вопросу о взаимосвязи между философией и жизнью – начать с определения. Но как, несомненно, знает любой сидящий здесь человек, можно посвятить жизнь попыткам дать определение философии, но так и не найти ответа. Сами профессиональные философы печально известны яростными прениями по поводу природы, подлинного предмета и истинных методов своей дисциплины. Даже если отложить вопрос о природе и определении философии, придется столкнуться с огромным разнообразием способов структурирования жизни или придания ей формы. Например, Сократ связывал философию с самопознанием и поиском добродетели. Кантианство предполагает, что самопознание и познание законов, проистекающих из разума, делают возможной автономию и способность нести ответственность за себя – и вести себя ответственно по отношению к другим. Философия культивирует критическую рациональность и скептическое стремление бросить вызов и проверить на прочность укоренившуюся догму и необоснованную необъективность. Отсюда можно проследить ее связь с политической свободой и личностной интеллектуальной зрелостью. Так, Марта Нуссбаум, к примеру, говорит: «Чтобы взлелеять демократию, мыслящую и обдуманную, а не просто рынок конкурирующих групп интересов, демократию, которая истинно заботится об общем благе, мы должны воспитывать граждан, имеющих сократовскую способность рассуждать о своих убеждениях. Демократии вредит, когда люди голосуют, основываясь на мнениях, которые они впитали из радиопередач и никогда не ставили под сомнение… В такой атмосфере плохие аргументы сходят за хорошие, и предрассудки слишком легко принимаются за голос разума… (Слишком часто, однако, люди позволяют себя контролировать). Слова сходят с их уст, деяния совершаются их телами, но то, что выражают эти слова и деяния, может быть отголоском традиции или условности… Они как инструменты, на которых мода и привычка играют свои мелодии, или как сценические маски, сквозь которые слышится голос актера. Стоики вместе с Сократом утверждают, что такая жизнь не стоит человечности, заложенной в них… Критическая аргументация (развиваемая философским образованием) ведет к интеллектуальной силе и свободе...»22. Есть и кое-что еще. Философия как профессиональная дисциплина всегда соотносится с собственной историей. Большая философская работа проводится в области истории идей, что помогает нам понять и признать постоянную актуальность идей прошлого и их влияние на нас. Сюда относятся раздумья над тем, каким образом философское мышление способно пролить свет на нашу историю, а именно: как мы пришли к мысли о том, о чем сейчас думаем, и как стали теми, кем являемся – а тем самым раскрыть перспективы и ограничения возможностей, завещанных нам традицией. Философия охватывает размышления над идеями и достижениями других дисциплин, таких как живопись, музыка, архитектура, физика и социальные науки, таким образом помогая сориентироваться в более широкой сфере культуры. Кто полагает, что в работах таких мыслителей, как Кьеркегор, Сартр и Хайдеггер, а также Толстой, кроется мудрость, тот, по всей вероятности, заинтересуется тем, как философия помогает индивиду признать свою склонность к бездумному подчинению условным методам мышления, оценки и действия, присущим социуму; как философия может подвигнуть его бороться за независимость, сойдясь лицом к лицу с импликацией собственной конечности и смертности. Вдобавок, не стоит исключать чисто интеллектуальное удовольствие разрешать парадоксы и сложные, часто трудноразрешимые, проблемы с помощью философии. В 1975 году ЮНЕСКО заявила, что «упражняя свободные, мыслящие умы, способные противостоять различным формам пропаганды, фанатизма, бойкотирования и нетерпимости, философское образование вносит свой вклад в дело мира». Думаю, это правильно. Философия также способствует утверждению мира через свою направленность на обсуждение различных точек зрения с помощью диалога. Например, Кант упоминает опасности, связанные с тем, что он называет «логическим эгоизмом». Поскольку логический эгоист «не считает нужным проверять свое суждение с помощью чужих доводов, как если бы ему не требовалось критериев», он рискует впасть в догматическую самонадеянность, которая приводит к ошибке и отделяет от общества.23 Притязания логического эгоиста на то, что его точка зрения единственно верная и не требующая одобрения остальных, угрожают миру, поскольку такое самодовольство может спровоцировать нетерпимость и неуважение к интересам (или протестам) других. Как признавал Кант, человеческий разум редко бывает саморегулирующимся; мы должны вступать в диалог с другими, чтобы обнаружить и исправить свои ошибки. И конечно, философия подразумевает именно такую постоянную диалогическую проверку наших идей по сравнению с идеями других. Тем самым, Кант предписывает нам взаимодействие с перспективами, разительно отличающимися от наших собственных. Он говорит о важности расширения мышления, о приучении думать с посторонних точек зрения. Такой расширенный образ мыслей позволяет нам преступить «частные субъективные условия… суждения», которыми мы слишком часто ограничиваемся, и помогает нам рассмотреть более объективный угол обзора, с которого можно критически размышлять о сильных и слабых сторонах нашей обыденной точки зрения.24 Такой диалог способствует миру, поскольку выступает против склонности к догматическому и всепоглощающему самодовольству. (В самом деле, размышления об ограниченности своего кругозора уже должны привести к той скромности, которая оградит нас от достижения своих целей с помощью насилия; чаще всего, чем больше мы узнаем о других, тем лучше понимаем их позицию). Диалог способствует миру просто потому, что дает нам возможность выслушать и принять заявления других, потому что он помогает понять и принять тех, кто не похож на нас. Возможно, стоит напомнить, что философия не всегда влияет на жизнь столь благотворным образом. Философы, как и многие гуманитарии, часто тяготеют к определенной книжности, которая способна отвлечь от воздаяния множеству других граней богато проживаемого опыта. Вот как Дэвид Карр рассуждает о гуссерлевской феноменологии, которая, указывая на важность воспринимаемого значения в формировании опыта, служит противовесом чрезмерному акцентированию внимания на вопросах языка, характерному для современной философии: для многих мыслителей «человеческое существование и деятельность видятся как использование и понимание языка… Восприятие либо совершенно игнорируется, либо рассматривается метафорически как особая версия развертывания концептов нашего языка. Вопреки этим взглядам, Гуссерль напоминает нам о конкретной и данной в ощущениях, действительно предварительно данной реальности окружающего мира… Не является ли это чрезмерное подчеркивание языка просто эгоцентризмом и даже элитизмом философов и литературных критиков, проводящих все свое время за чтением и письмом, и проектированием картины собственного книжного мира на всех остальных?»25. Хуже того: то, что философы тратят время на обдумывание вопросов и идеалов, которые, как им кажется, имеют первостепенную важность, может сформировать чувство превосходства и презрения к другим дисциплинам и тем измерениям жизни, которые не являются строго философскими. На подобную отчужденность в «Государстве» Платона указал Сократ. Он говорит: «Ты думаешь, возможно, что разуму, одаренному величием и созерцанием всевременности и всебытия, человеческая жизнь может показаться чем-то великим?»26 [Его собеседник Главкон, как обычно, не понимает сути, забывает большую часть предыдущей беседы и отвечает, что, действительно, это было бы невозможно]. Подобным образом Сократ утверждает (думаю, иронически), что «человек, который приближен к истинному пониманию того, чем действительно являются вещи, не имеет досуга смотреть вниз на дела человеческих существ...», ибо, согласно посылке, по сравнению с вечными, божественными и совершенно упорядоченными идеалами, являющимися истинным предметом философской рефлексии, заботы, поглощающие нас в обыденной жизни, кажутся не стоящими внимания27. Вот почему ученик Сократа Аполлодор, который в диалоге «Пир» изображается тщетно бьющимся над подобным непониманием философии, тем самым показывая, что ему все еще есть чему учиться, говорит своему другу Главкону, что все речи, кроме философских, «особенно разговоры таких богатых дельцов, как ты, наскучивают мне до слез, и мне жаль тебя и твоих друзей, ведь вы думаете, что ваши дела важны, в то время как они абсолютно пусты»28. К сожалению, такое презрение часто развивается именно в то догматическое лицемерие, которое философский диалог должен ниспровергать. Подозреваю, все мы знаем профессиональных философов, абсолютно уверенных в своем понимании правды и блага и соответственно относящихся к тем, кто с ними не согласен. Думаю, обо всем этом стоит поговорить, но слишком многое должно быть упомянуто за то время, что у нас есть. Рискуя показаться поверхностным, я предлагаю сфокусировать внимание всего лишь на одной идее. Эта идея связана с тем, как философская рефлексия помогает выявить – и начать противостоять – различного вида экзистенциальным угрозам, возникающим из слишком распространенной озабоченности объективностью, продуктивностью и инструментальной рациональностью. Философия способна помочь нам понять опасность того, что эти виды чисто инструментального мышления и оценки делают жизнь безрадостной, и указать альтернативные способы мышления. Многие мыслители, от Канта до Маркса и Хабермаса, подчеркивали опасности, ассоциируемые с инструментальной рациональностью. Я бы хотел вкратце остановиться на идеях Хайдеггера по этому поводу. По мнению Хайдеггера, в наше время естественные науки обладают огромной властью. Хайдеггер не луддит, каковым его часто изображают, но он очень обеспокоен тем, что мы склонны думать о естественных науках как о модели для всех разумных способов исследования. Для него, чем чаще научные и технические способы мышления принимаются за единственно возможный разумный способ получения доступа к истинному знанию о мире, тем чаще что-либо неподвластное количественной репрезентации или технологической подчиненности практическому исходу будет рассматриваться лишь как коррелят субъективной интерпретации или предпочтения. Хайдеггер прослеживает происхождение доминирующих способов мышления до метафизического сдвига, начатого Галилеем и Декартом. Оставленное ими наследие – это то, что природа определяется априори как чисто материальная объективность и ее движение. Она представляется «автономной системой движения единиц массы, взаимосвязанных в пространстве и во времени», то есть материей и энергией29. Как понимал Декарт, соответствие реальной и протяженной материи (и детерминированного количества энергии) делает возможной математическую репрезентацию природы в терминах количественных величин. Наука развивается на основе этой строгой объективации природы. Только явления, согласующиеся с этой схемой, принимаются за существующие, и любое конкретное эмпирическое исследование обязано осуществляться на основе этой априорной предпосылки о природе реального и коррелятивной нормы рационально обоснованного исследования. Затем, Хайдеггер утверждает, что существа представляются объектами в конечном счете так, что они становятся подходящим материалом для технологических манипуляций и контроля. Он заявляет, что современная европейская метафизика добилась универсального овеществления природного мира с конечной целью получить над ним превосходство. Вещественность существа делает возможными измеримость и вычислимость, которые предполагаются в плане получения над ним господства. (Вот почему в «Рассуждении о методе» Декарт говорит, что новая философия позволит нам стать господами и властелинами природы). Объективизм и господство связаны в какой-то мере потому, что количественное измерение и математическое вычисление позволяют нам зафиксировать и познать качества сущего с определенностью и точностью, невозможной в потоке обыденного перцептивного опыта, и таким образом позволяют нам предсказать будущие состояния и поведение этого сущего. Объективизм и господство связаны также потому, что современная теория развивается аналитически, определяя различные компоненты предмета, их соотношение и динамические законы, управляющие поведением этих компонентов; со знанием этого в принципе приходит знание того, как эти компоненты могут быть составлены иначе, то есть как вещь может быть переделана или изменена30. Это означает, что современная мысль есть не «чистое знание ради знания» – она технологична по своему строению. В современной метафизике, тем самым, природа представляется как сырье или ресурс, доступный для человеческого использования, потребления и обработки. Целью теории, по знаменитому замечанию Хайдеггера, стало превратить природу в «гигантскую бензоколонку».31 Теоретическое размышление, хотя и подразумевается как нормативно нейтральное, фактически направлено на властвование. Хайдеггер, как и Гуссерль до него, считает, что наши теоретические обязательства и предубеждения в конце концов направляют здравый смысл. Техническая интерпретация сущности как объекта и ресурса все больше и больше регулирует наши бездумные дотеоретические идеи о мире и даже обыденный опыт. Если Хайдеггер прав, то даже в ходе получения обыденного опыта мы все чаще и чаще встречаем не что иное, как единообразие количества и функциональности материи. Мир принимается за объект и ресурс, и обращаются с ним соответственно. Иными словами, мы сталкиваемся с миром главным образом с позиции его способности внести вклад в достижение наших целей. Уделяя внимание в первую очередь тем качествам вещей, которые соотносятся с нашими планами, мы реагируем на мир лишь в аспекте его взаимосвязи с нами, в аспекте того, чем он может быть для нас. Эту мысль можно выразить иначе: современная метафизика разъединила вещь и значение, или факт и ценность, и за абсолютно реальную принимается только одна сторона этих оппозиций. Поскольку реальным считается не что иное, как количество, получается, что оно не имеет никакой собственной значимости. Реальное – это просто материя и энергия. Любая возможная значимость реального будет проистекать из его взаимосвязи с нашими нуждами и желаниями. Тем самым, значимость принимается за субъективный артефакт наших суждений и интерпретационной деятельности и может быть найдена только в том, как мы воспринимаем вещи, и в том, за что мы их принимаем. По словам Канта, «без человека все мироздание было бы голой пустошью – беспричинным и лишенным конечной цели»32. Так, для Декарта второстепенные качества, такие как фиолетовость, не являются реальными качествами, присущими вещи, кажущейся фиолетовой. Так и для нас феномены, которые изначально не представляются материей или энергией, либо подвергаются попытке быть сведенными к количественно измеримым первичным качествам, либо выдаются «просто за субъективные». Мы все больше склоняемся к мысли, что такие явления, как надежда и юмор, могут быть редуцированы до расположения нейронов в мозге, а такие явления, как пугающее, доброе, надлежащее и подлое, рассматриваются не как реальные качества предметов или ситуаций, а просто как артефакты наших суждений и чувств по отношению к этим предметам. Постараюсь проиллюстрировать применение такого подхода. В американской системе образования все больший упор делается на количественную оценку обучения студентов. Чаще всего эта оценка производится с использованием выбора учащимся одного варианта из множества. Подразумевается, что даже изучение сократовской философии с ее акцентами на признании собственного невежества, на откровении, на интеллектуальной свободе и критике условности, на открытости новым перспективам, на диалогических отношениях в сообществе, на упорстве и на добродетели, может быть сведено к детерминированным битам данных и измеримым «продуктам». На современный взгляд, все то, что реально в изучении, или реальное познание, должно измеряться количественно. Мне кажется, этот подход слишком многое упускает, включая самое важное в образовании. Другой пример… С приходом современного сельского хозяйства в промышленных масштабах то, что раньше называлось животноводством, сейчас – животная или мясная наука. Когда-то предполагалось, что за животными нужно ухаживать хотя бы в какой-то степени; теперь о них думают и пишут просто как о единицах мясного производства. Поэтому, как сегодня считается, внимания требуют только те вопросы, которые относятся к наиболее эффективным способам производства и достижения высокого качества продукта. Как гласит презентация мясной индустрии, такая эффективность требует «в высшей степени скоординированных потоков сложным образом произведенного сырья, поступающего на огромное обрабатывающее предприятие…, движения к более специфическому сырью…, масштабной экономики с бóльшими производственными и обрабатывающими мощностями (и) повышения производительности скота».33 Отпала необходимость заботиться о животных – имеет значение лишь коррекция природной «низкой производительности» животных, коррекция, которая самым надежным образом обеспечит качество и дешевизну продукта. Конечно же, следствием такой коррекции являются ужасающие страдания животных, а также применение таких техник, как генная инженерия, которая используется для переделки этих инструментов поставки мяса с целью повысить их производительность. Сама жизнь подчиняется технике. Инструментальное рассуждение – это тип мышления, характерный для мира, в котором лишь инструментальность имеет значение, в котором другие заботы просто не возникают. Хайдеггер говорит: «Воля, о которой мы здесь рассуждаем, – это прорыв, самоутверждение, благодаря которому мир уже (т.е. априори) восставлен как совокупность производимых предметов… Соответственно, человеческая воля также может отстаивать свои права и самоутверждаться только путем установления своего господства над всеми вещами изначально, еще до того, как осознáет это. Для такой воли все, до и после, неудержимо превращается в материал для самоутверждения… Сущность жизни должна уступать техническому производству… На месте воспринимаемого ранее мира вещей… все быстрее распространяется по земле объектная природа технологического господства – безжалостно и безраздельно. Она не только устанавливает производимость всех вещей в процессе производства, но также поставляет продукты производства посредством рынка. В самоутверждающем производстве человечность людей и вещность предметов распадаются в вычисленную рыночную стоимость на рынке, который не только охватывает весь мир, (… но и) подвергает все существа торговому расчету, который безраздельно властвует в тех областях, где в цифрах нет нужды»34. Хайдеггер не считает, что такой технический или инструментальный подход неверен; он также не считает, что наука дает ложное представление о мире. Но он действительно думает, что онтология присутствия материи частична и способна к редукции; наше внимание сужено до тех аспектов мира, которые можно контролировать, и мы не замечаем того, что не является предметом или ресурсом. Другими словами, когда мы глядим на мир через призму собственных интересов, концентрируясь лишь на том, что он может сделать для нас, наш обзор сужен; в нашем эгоизме мы не видим того, что Хайдеггер называет многообразием и изобилием бытия. Именно по этой причине он говорит, что объективация науки «уже аннигилировала вещи как вещи задолго до того, как взорвалась атомная бомба»35, поскольку вещи «более не в состоянии пронзить объективацию и показать свою сущность»36. У нас не получается охватить все богатство предмета; вместо этого мы видим только те его аспекты, которые связаны с нашими целями. Согласно Мэтью Скалли, «когда вы смотрите на кролика и видите лишь грызуна, или вредителя, или еду, или товар, или подопытное животное, вы больше не видите кролика в действительности. Вы видите только себя и планы и потребности, которые приносите в мир...»37. Представьте, что вы смотрите на лес и видите в нем лишь потенциальные зубочистки. Должно быть, такое видение многое упускает. И технический подход не просто ведет к редукции. Если ему позволено безраздельно властвовать, он становится опасным. Существует ряд угроз, на которые указывает Хайдеггер: от очевидных экологических и этических угроз (то есть чем больше мы привыкаем к тому, чтобы обращаться к окружающему лишь как к ресурсу, тем с большей вероятностью мы будем относиться к другим людям и разумным существам лишь как к вещам для использования, ценя их исключительно за возможную полезность), до, в его понимании, богохульства, связанного с редукционным, объективистским подходом к мирозданию. Хайдеггер, говоря о неуважении, связанном с редукционными, агрессивными научными методами, повторяет слова францисканского платоника Св. Бонавентуры, которого уже в XIII веке тревожила перспектива «размышления без молитвы, исследования без изумления, наблюдения без радости, работы без благочестия, знания без любви, понимания без смирения, деяния без благодати»38. Здесь, однако, я хотел бы обсудить экзистенциальную угрозу, связанную с излишним вниманием, уделяемым техническим способам мышления. Чарльз Тейлор говорит, что первостепенная важность, придаваемая инструментальному рассуждению, является угрозой в некотором роде потому, что «выбор, который должен был бы определяться другими критериями, будет сделан исходя из производительности и анализа выгод и затрат». Но еще это мышление опасно, так как чрезмерный упор на инструментальном рассуждении способствует тому, что, по его словам, «наша жизнь становится зашоренной и поверхностной»39. Инструментальному подходу свойственно признавать важность предметов только с точки зрения их способности осуществлять или расстраивать наши планы. Нас интересуют, так сказать, те стороны вещей, которые обращены к нам, те аспекты, которые подчинены нашим практическим нуждам. Обращая внимание лишь на инструментальность, мы становимся слепыми ко множеству иных смыслов, заключенных в мире. Тейлор подразумевает, что обращение к утилитарному может привести нас к своего рода тоскливому увяданию или обеднению жизни. Почему? Одной из причин является то, что чем больше мы вовлечены в практики, имеющие для нас исключительно практическую важность, тем больше мы откладываем свое удовлетворение. Если, например, ходить в школу важно постольку, поскольку это может помочь нам получить хорошую работу, если значимость наших устремлений лежит вне самих устремлений, то получается, что мы постоянно откладываем то, что ценим и о чем заботимся – то есть вознаграждение – на будущее. Настоящее и наш сиюминутный опыт переживается не как нечто самоценно важное, но просто как переход к постоянно откладываемому и возможно никогда не достижимому состоянию будущего удовлетворения или награды. Вместо того чтобы жить, мы планируем и ждем. Еще более глубокая причина того, что озабоченность практическими соображениями может привести к обеднению жизни, заключается попросту в том, что жизнь, насыщенная множеством оттенков смысла или ценности, является более полной, более значимой, чем жизнь, в которой содержится голая форма смысла. Когда мы обращаем внимание лишь на один тип ценности, то не видим целый ряд других ценностей, которые могут вознаградить нас за труды и придать им смысл. Видение вещи лишь с точки зрения практической выгоды закрывает нам глаза на множество других значимых сторон. Джозеф П. Фелл иллюстрирует эту проблему серией риторических вопросов. Как многого бы нам не доставало, как много бы мы потеряли, «если бы путешествия считались всего лишь использованием самого эффективного средства передвижения из одной точки в другую; если бы обучение рассматривалось просто как получение навыков, как средство производства…; если бы леса воспринимались лишь как «национальный ресурс»…; если бы фото- и видеосъемка как средство воспроизведения настоящего в будущем стала важнее, чем наслаждение текущим моментом…; если бы пособия по половому воспитанию для наших школьников воспринимались лишь как антисептический и клинически нейтральный способ защитить детей от проблем в будущем; если бы каникулы считались в первую очередь способом "подзарядить батарейки"…; если бы вуз воспринимался лишь как дорога к аспирантуре или "подготовка к жизни", а не сама жизнь; если бы человеческое общение рассматривалось в первую очередь как использование средств информации для передачи данных?»40. Акцент на чистой инструментальности и практической выгоде лишил бы многие из этих вещей и практик самой сути и потенциала к обогащению человеческого образа действий и культурной жизни. Бессмысленно думать о сексуальности лишь с целью помочь ее регулировать во избежание нежелательного заражения или беременности. Образование важно не только за счет своей способности тренировать студентов к работе. Оно нужно не только ради чего-то другого, иного, чем образование. Как сексуальность, так и образование – самоценны. Польза в них не только за их пределами (хотя, конечно, они делают возможными нечто другое, внешнее по отношению к ним), но и внутри самих этих практик. Поскольку философия предполагает скрупулезное осмысление природы ценностей; поскольку она предполагает исследование природы репрезентации, преимуществ и ограничений научного подхода к миру, различных форм рациональности и истории идей; поскольку она предполагает освобождение от обыденного образа действий и последующую рефлексию на тему его разумности; особенно уместным будет раскрыть опасности чрезмерного увлечения инструментальным мышлением и выявить альтернативные методы мышления. Философская рефлексия частично включает процесс разграничения. Одно из самых фундаментальных различий в философии – разница между инструментальной и неотъемлемой ценностями. Философская рефлексия помогает нам вспомнить, что инструментальная ценность не единственно значима, что некоторые вещи существенны не только относительно нас, что они важны не только потому, что имеют практическое применение в нашей работе. Философия способна помочь нам принять, что по крайней мере какие-то вещи и практики могут иметь присущую им ценность, быть самоценно важными; тем самым она помогает нам раскрыть целый спектр различных смыслов. Один из типов неотъемлемой ценности кроется в удовольствии (я думаю, тот вклад, который удовольствие вносит в проживание полной жизни, слишком часто игнорируется). Мы гонимся за наслаждениями не ради чего-то внешнего по отношению к приятному опыту и не ради практической пользы, но ради самого удовольствия. Мы ищем его, потому что оно имеет значение для нас, выступая оправданием самого себя, собственной сутью. К подобным вещам относится и любование красотой. Прекрасное важно не ради чего-либо еще, оно важно не инструментально. Как учил Кант (а может быть, напомнил), мы любим прекрасное бескорыстно, ради него самого. Разумеется, таково и благо. Благо хорошо не потому, что нужно для чего-либо. Благо просто хорошо. Возможно, леса и скот также обладают ценностью, не зависимой от их отношения к человеческим желаниям и практическим нуждам. Возможно, леса, как музыка и добродетель, важны не для чего-то, а просто важны. Возможно, ценность определяется не исключительно в связи с человеческими интересами. Как считает Фелл, возможно, дело в том, что смыслы, которые мы с готовностью ищем «внутри объекта, в имманентности, зародились не там, а возникли ранее в мире»41. Выше я намеренно использовал слово «ценить». Кант и Хайдеггер полагают, что значимыми являются такие качества, как отзывчивость и восприимчивость, как признательность, изумление, любовь и благоговение, а вовсе не более настойчивое и активное упорядочивание всех вещей в зависимости от их близости к нашим целям. К примеру, Кант считает эстетический взгляд на мир беспристрастным видением, то есть чуждым алчности и стремлению к наживе. Это видение не пытается навязать миру категории или господствовать над ним в мыслях или поступках, но возникает, когда мы отстраняемся от присущего нам импульса упорядочить мир согласно нашим практическим целям. Любование прекрасным предполагает, что более типичное практическое отношение к миру будет отброшено. Это видение отзывчиво и восприимчиво. Оно внемлет и созерцает, и требует от нас открыться возможности ощутить прикосновение чего-то. В обсуждении кантовской эстетики Хайдеггер утверждает, что такое видение позволяет тому, «с чем мы сталкиваемся», «возникнуть перед нами в своей собственной форме и богатстве»42. Возможно, если бы мы отстранились от обыденного стремления достичь своей практической цели, от стандартного упорядочивания и присвоения ценности вещам на основе их взаимосвязи с нами, возможно, если вместо этого нам пришлось бы принять более открытый и чуткий подход, позволяющий воспринять вещи таковыми, какими они предстают перед нами, тогда мы нашли бы сокровище разнообразных смыслов, окружающих нас, и различных видов ценностей, детерминированность которых исходит не только из их взаимосвязи с нашими интересами. Я хочу сказать вам, что жизнь, проведенная в раскрытии множества разнообразных смыслов, существующих в мире, жизнь, проведенная, по крайней мере, большей частью, в погоне за самоценными практиками, чье благо в них самих, будет прожита богаче, чем жизнь, узко нацеленная на практичность и производительность. Меня глубоко впечатляет, что философское созерцание, которое в своем лучшем виде раскрывает смыслы и внемлет им, может помочь нам взрастить в себе чуткость к неотъемлемой ценности. Философия предлагает способ противостоять гомогенизации смысла до утилитарной ценности, коррелирующей с инструментальной рациональностью. Таким образом, жить философски – значит обогащать жизнь. Перевод Ж.Е. Вавиловой Panos Eliopoulos |
Похожие:
 |
Учебное пособие по дисциплинеисторияказань 2016 удк 159. 9 (075. 8) Министерство образования и науки российской федерациифедеральное государственное бюджетное образовательное учреждениевысшего профессионального... |
|
Имитационное моделирование с функцией формирования эмпирических формул... Российской Федерации; Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования "Казанский... |
 |
Образовательная программа Государственного автономного образовательного... Государственного автономного образовательного учреждения среднего профессионального образования «Казанский энергетический колледж»... |
|
Искренность респондентов в массовых опросах Министерство образования Российской Федерации Ивановский государственный энергетический университет |
|
Рецептура Гбоу впо «Казанский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения Российской Федерации |
|
Культура и внутренние оппозиции артистизма Бажанова Римма Кашифовна, Казанский государственный университет культуры и искусств |
|
Гоу впо «казанский государственный медицинский университет» Протоколы ведения больных с острыми нарушениями мозгового кровообращения в условиях неврологического стационара |
|
Андрианова а. А Практикум по программированию на языке Java.: Учебное пособие/ О. В. Пинягина, О. А. Кашина, А. А. Андрианова – Казань: Казанский... |
|
Разработка подходов к оптимизации обеспечения детей фармацевтическими... Диссертационная работа выполнена в гбоу впо казанский государственный медицинский университет Минздравсоцразвития России |
|
Материалы Всероссийской заочной научно-практической конференции с международным участием Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Казанский Государственный Медицинский Университет»... |
|
Гоу впо «Казанский Государственный медицинский университет» Министерство... Междисциплинарная научно-практическая конференция «Новые методы диагностики и лечения кожных заболеваний и инфекций, передаваемых... |
|
«Утверждаю» «Согласовано» Проректор по экономике и инновациям Проректор по научной работе Казанский государственный технологический университет приглашает принять участие в конкурсе на поставку средств вычислительной техники... |
|
Инструкция по кадровому делопроизводству общие положения «Казанский национальный исследовательский технологический университет» (далее – университет) |
|
Диплом бакалавра по направлению «Менеджмент» Диплом специалиста («Экономист – менеджер») по специальности «Менеджмент», 2000. «Казанский государственный университет им. В. И.... |
|
«клинико-лабораторное обоснование эффективности лекарственной магнитотерапии... Работа выполнена в гоу впо «Казанский Государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения и социального развития... |
|
Гбоу впо «Казанский Государственный медицинский университет» гбоу... Междисциплинарная научно-практическая конференция Инфекции, передаваемые половым путем и репродуктивное здоровье населения. Современные... |