Непрямая коммуникация

Скачать 5.91 Mb.

Название	Непрямая коммуникация
страница	3/36
Тип	Монография

rykovodstvo.ru > Руководство эксплуатация > Монография

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 36

подарок, а не-конечная — с определенностью: Он отдал подарок жене); при помощи указательных и неопределенных местоимений и частиц (Еще тарелочку! — неопределенное имя; Только старуха ничего не знала — определенное имя); при помощи фразового ударения и т. д. [ЛЭС 1990: 349; Krámský 1972; Яковлева 1983]. Значительные различия по языкам имеет также категория указательности (в степени дробности выражения указания на место, пространственно-временное отношение и т. д.). Так, в чукотском языке семи местоимениям, указывающим на видимый (для говорящего и собеседника) предмет (отэн ‘этот ближе к говорящему, чем к собеседнику’; ынэн ‘этот ближе к собеседнику, чем к говорящему’; ваэн ‘этот одинаково близок к говорящему и к собеседнику’; атэн ‘равно далекий от говорящего и от собеседника’; наэн ‘тот, кто еще дальше, чем 4-й’ и т. д.), противопоставляется два местоимения, указывающих на невидимый предмет, причем одно из них (нотыэн ‘вон этот’) относится к предмету, находящемуся за говорящим, другое (райыэн ‘вон тот’) — к предмету, находящемуся за собеседником [Майтинская 1969: 79]; в лакском языке местоимения различаются по уровню места нахождения указываемого предмета (лица) по отношению к уровню места нахождения говорящего: та ‘тот’ (на уровне говорящего) — кIа ‘тот’ (находящийся ниже говорящего) — га ‘тот’ (находящийся ниже говорящего) [там же: 77].

Можно представить (идея принадлежит В.Е. Гольдину), как выглядел бы перевод на чукотский и лакский языки стихотворения А.С. Пушкина “Кавказ”!

Кавказ подо мною. Один в вышине

Стою над снегами у края стремнины.

Орел, с отдаленной поднявшись вершины,

Парит неподвижно со мной наравне.

Отселе я вижу потоков рожденье

И первое грозных обвалов движенье.

Здесь тучи смиренно идут подо мной;

Сквозь них, низвергаясь, шумят водопады;

Под ними утесов нагие громады;

Там, ниже, мох тощий, кустарник сухой;

А там уже рощи, зеленые сени,

Где птицы щебечут, где скачут олени.

А там уж и люди гнездятся в горах,

И ползают овцы по злачным стремнинам,

И пастырь нисходит к веселым долинам,

Где мчится Арагва в тенистых брегах,

И нищий наездник таится в ущелье,

Где Терек играет в свирепом веселье <�…>
В лингвистике широко рассматривается национально-языковая специфика категории рода — прежде всего через отражение в разных языках оппозиции “мужской / женский” [Цивьян 1991]. Данная категория порождает в языках, знающих грамматический род, большие возможности для выражения экспрессии. Например, в русской народной песне тонкая рябина мечтает перебраться к высокому дубу, таким образом возникает поэтический смысл любви между мужчиной и женщиной. При переводе текста песни на польский язык оказывается несложно передать этот смысл, так как в польском языке существительное dąb, точно так же как в русском, мужского рода, а jarzębina — женского:

Что стоишь, качаясь,

Тонкая рябина,

Головой склоняясь

До самого тына?
А на той сторонке

За рекой широкой

Так же одиноко

Дуб стоит высокий.
Как же мне, рябине,

К дубу перебраться?

Я б тогда не стала

Гнуться и качаться.

Czemu się tak chwiejesz,

Smukła jarzębino?

Czemu głowę kłonisz,

Samotna drzewino?
A jak rzucić okiem

Za Dunaj szeroki –

Tam też w osobności

Stoi dąb wysoki.
Gdybym ja do dębu

Rzeką popłynęła,

Ani bym się wtedy

Chwiała, ani gięła.

(перевод Ежи Литвинюка)

Эффект персонификации даже усиливается в польском языке из-за того, что drzewina ‘хилое деревце’ тоже женского рода. Сохранить этот смысл при переводе на английский язык было бы уже сложнее, еще сложнее передать этот смысл при переводе на фино-угорские или тюркские языки, которые вообще не знают категории рода. Известны многие несоответствия при переводах. Иногда порождаются смыслы, каких не было в оригинале, например, в басне И.А. Крылова о стрекозе и муравье, представляющей собой переложение басни Лафонтена о кузнечике и муравье. Во французском языке существительные sauterelle ‘кузнечик’ и fourmi ‘муравей’ одного рода (женского), в русском же языке стрекоза женского рода, муравей — мужского. В результате в русском варианте, помимо основного смысла — справедливое возмездие за праздность и паразитизм, продуцируется новый смысл: жадный и злой мужчина отказывает в помощи голодной и озябшей женщине (трудно сказать, видел ли сам И.А. Крылов этот новый смысл). Очень интересна история переложения на русский язык стихотворения Г. Гейне о северной сосне и пальме. В оригинале присутствовал смысл любви между мужчиной и женщиной: ein Fichtenbaum (существительное мужского рода) и eine Palme (существительное женского рода). Сохранить этот смысл в русском переводе было очень легко: для этого нужно было, чтобы “сосне” подлинника соответствовало название дерева мужского рода. Так сделали Ф.И. Тютчев (лирические герои кедр и пальма), А.Н. Майков (кедр и пальма) и А.А. Фет (дуб и пальма). Напротив, у М.Ю. Лермонтова (“На севере диком стоит одиноко…”) нет противопоставления по роду: сосна (существительное женского рода) видит во сне пальму (тоже женского рода). М.Ю. Лермонтов, несомненно, сознательно элиминировал первоначальный сексуальный смысл, тем самым в его стихотворении выражен только мотив одиночества:

Ein Fichtenbaum steht einsam

Im Norden auf kahler Höh'.

Ihn schläfert; mit weißer Decke

Umhüllen ihn Eis und Schnee.
Er träumt von einer Palme,

Die fern im Morgenland

Einsam und schweigend trauert

Auf brennender Felsenwand.

На севере диком стоит одиноко

На голой вершине сосна

И дремлет, качаясь, и снегом сыпучим

Одета, как ризой, она.
И снится ей все, что в пустыне далекой,

В том крае, где солнца восход,

Одна и грустна на утесе горючем

Прекрасная пальма растет.

Ср. также интересные данные о представленности в разных языках эксплицитной или имплицитной категории социального статуса человека, которые приводит В.И. Карасик. Эксплицитная категория социального статуса представлена в языках народов Юго-Восточной Азии — японском, корейском, яванском и др. В английском и русском языках категория социального статуса передается некоторыми периферийными средствами категориальных комплексов модальности, определенности / неопределенности, диатезы и др. [Карасик 1992: 173-185].

В языке кора (Мексика, юто-ацтекская семья) для того, чтобы сказать Свеча горела, нужно глаголу гореть приписать два пространственных префикса — со значением ‘внутри’ и ‘вниз’. В [Casad 1988] этому факту дается следующее объяснение: говорящие на кора сводят процесс горения свечи к горению ее фитиля, которое происходит внутри свечи сверху вниз.

Национально обусловлены даже такие фундаментальные грамматические категории, как деление морфем на корневые и аффиксальные. Наиболее распространенная точка зрения состоит в том, что принадлежность морфемы к классу корней или аффиксов зависит от особенностей значения этих морфем (корневая морфема обозначает конкретный объект или ситуацию, а суффиксальная морфема обозначает некоторую очень общую характеристику того, что может быть названо корнем). Однако существуют языки, в которых гораздо труднее определять принадлежность морфемы к классу корней или аффиксов, исходя только из ее значения. Например, смысл русского глагола за-грызть почти в точности совпадает со смыслом глагола ya-t^ha языка лахота (группа сиу). Буквально этот смысл может быть передан как ‘с помощью зубов каузировать смерть’; но если в русском примере префикс за- выражает смысл ‘до смерти’, а корень — смысл ‘воздействуя зубами’, то в языке лахота ситуация обратная: префикс ya- выражает смысл ‘[каузировать] зубами’, а корень t^ha — смысл ‘умереть’ [Мельчук 1998: 404].

В этом отношении представляет интерес исследование В.Г. Гака, который рассматривает проявление в национальном языке не только статической, но и динамической картины мира, то есть того, какие стороны объективной действительности имеет тенденцию отмечать в первую очередь говорящий на данном языке при формировании высказывания (прежде всего это касается отражения в структуре высказывания предметной ситуации, или диктума, и речевой ситуации, или модуса) [Гак 2000]. Так, для русского высказывания “характерно частое соответствие синтаксического подлежащего и семантического субъекта, в то время как во французском предложении синтаксическое подлежащее нередко оформляет семантический объект, обстоятельство причины, места, времени. Неодушевленное существительное занимает при этом позицию, которая обычно предназначается для существительного одушевленного; происходит своеобразный метафорический перенос и такие конструкции именуются «синтаксическим анимизмом»: Septembre a ramené mes camarades au collège (Détrez). ‘В сентябре мои товарищи вернулись в колледж’ (букв. «Сентябрь возвратил моих товарищей в колледж»)” [там же: 39-40].

По мнению Е.В. Рахилиной, подобные факты свидетельствуют о том, что “семантики разных языков должны быть разными” [Рахилина 1998: 283-284], однако, как отмечает исследовательница, “трудно сказать, существуют ли определенные гипотезы о природе этих различий, подобные, например, универсально-семантическому уровню над конкретно-языковыми семантиками” [там же]. Ср. идею Л. Талми, который представляет процесс отражения действительности в языке как схематизацию; он сравнивает язык с условностями детского рисунка, в котором натура, так сказать, идеализирована [Talmy 1983].

При типологизации коммуникативных значений представляет интерес исследование Т.Е. Янко, которая выделяет “<�…> три типа коммуникативных значений: 1) коммуникативные значения, конституирующие речевые акты, или собственно иллокутивные значения (значение ремы, конституирующее речевой акт сообщения и делающее предложение сообщением, отличным, скажем, от вопроса; значение интеррогативности, конституирующее вопрос и делающее вопрос вопросом, значение императивности и др.), 2) не-конституирующие коммуникативные значения, или несобственно иллокутивные значения, которые противопоставлены конституирующим и которых в предложении может не быть; они служат основой для начала совершения речевого акта (значение темы, значение известного (несобственно вопросительного компонента) в вопросе и др.), и 3) коммуникативные значения, модифицирующие компоненты речевых актов и которых тоже может не быть (контраст, верификация, эмфаза и др.)” [Янко 2001: 19]. При этом важно, что “Коммуникативные значения первых двух типов совместимы со значениями третьего типа, т. е. существуют контрастная рема, контрастный вопросительный компонент вопроса, контрастный невопросительный компонент и контрастный императив, верификативная тема и верификативная рема, эмфатическая рема, эмфатический вопросительный компонент вопроса” [там же].

По мнению многих лингвистов, хотя все национальные языковые системы значений различны, в речи передаются одни и те же смыслы: различаются разные языки, но не речь на этих языках (см. обзор в: [Борухов 1989: 34-44]).

Если в языке нет соответствующих эксплицитных языковых категорий, смыслы выражаются “скрытыми” категориями. Скрытые языковые категории рассматривались В. Гумбольдтом, А.А. Потебней, А.А. Шахматовым, Л.В. Щербой, А.М. Пешковским, Б. Уорфом и др. (см. обзор в: [Кацнельсон 1972: 6-8]). В случае скрытых языковых категорий, как и в случае НК, становится особенно актуальным выделение маркеров соответствующих смыслов. Такими маркерами выступают “чужие” средства, то есть средства, в обычных ситуациях используемые для выражения эксплицитных языковых категорий: “Та или иная эксплицитная категория выступает в виде категориального контекста для конкретной имплицитной категории” [Карасик 1992: 176]. В этом отношении можно воспользоваться термином А.И. Смирницкого “сверхъязыковой остаток” [Смирницкий 1981]. Сверхъязыковой остаток можно понимать как смыслы, для передачи которых система языка не располагает специальными лексическими и грамматическими средствами, но которые тем не менее передаются в речи на этом языке. По мнению целого ряда лингвистов, сверхъязыковой остаток представляет универсальную речевую категорию, охватывая “<�…> все творческие моменты речевого поведения людей в части создания, выбора, соединения, нового применения языковых единиц. В результате все, что отсутствует в системе, способно компенсироваться в речевой деятельности” [Борухов 1989: 44].

Если основные свойства непрямой коммуникации универсальны, то прямая коммуникация, естественно, имеет национальный характер. Каждый язык содержит неуниверсальные категории, концептуализируемые в которых смыслы с трудом переводимы на другие языки. Если бы было возможно суммировать в универсальном языковом сознании возможности лексикализации и грамматикализации смыслов всех человеческих языков, то континуум смыслов был бы гораздо полнее покрыт прямой коммуникацией.

Разумеется, данное положение не содержит ничего принципиально нового для лингвистики. Оно восходит еще к идеям Ф. Бэкона, Г.В. Лейбница, И. Ньютона, Э.В. Кондильяка, Д. Локка, В. Гумбольдта и др. Так, В. Гумбольдт полагал, что все языки вместе — это попытка человечества создать в едином языковом процессе раскрытый образ мира, т. е. построить совершенное сознание: “Таким образом, если каждый язык, взятый в отдельности, мы рассмотрим как попытку, направленную на удовлетворение этой внутренней потребности <�по-своему раскрыть мир — В.Д.>, а целый ряд языков — как совокупность таких попыток, то можно констатировать, что языкотворческая сила в человечестве будет действовать до тех пор, пока — будь то в целом, будь то в частном — она не создаст таких форм, которые всего полнее и совершеннее смогут удовлетворить предъявляемым требованиям” [Гумбольдт 1984: 51].

Если понимать развитие языка как преодоление НК, то преодоление это, по-видимому, осуществляется неодновременно на разных смысловых участках: средства НК, подвергшиеся конвенционализации, могут становиться фактами языка. В целом для раскрытия лингвистического аспекта непрямой коммуникации очень важным является положение о том, что вся система языка пронизана переходными явлениями: между разными грамматическими категориями, частями речи, между языком и речью и т. д. (данные явления широко рассмотрены в работах по грамматике и лексике).

Следует отметить превращения “употреблений” в норму, например, переход контекстно обусловленных, не имеющих узуально закрепленного за ними значения косвенных речевых актов (типа It is late в качестве побуждения к действию) в контекстно независимые, т. е. конвенционализированные, косвенные речевые акты (типа Can you open the window?), которые, впрочем, также предполагают множественную интерпретацию. Соответственно можно говорить о постепенном снятии противопоставления прямой и непрямой коммуникации. Ср. высказывание В.Г. Гака о переходе косвенных РА в прямые (конвенционализация): “Прагматические значения, которые получают языковые элементы речи, имеют тенденцию к закреплению, поскольку людям свойственно в своей речевой мыслительной деятельности использование динамического стереотипа. Благодаря узусу прагматическое значение закрепляется как одно из значений данного языкового элемента в социуме. Это значение может быть переносным с семантической точки зрения, но прямым, не косвенным — с прагматической, так как его использование определяется уже не только конкретными условиями данного акта речи” [Гак 1998: 565]; см. также: [Wierzbicka 1990].

Языковые средства, в свою очередь, могут использоваться для маркирования или обозначения НК (точнее, планируемой НК, НК-2 — см. ниже). Поэтому, по-видимому, следует говорить не о “выпрямлении НК”, а о постепенном спиралевидном развитии ПК и НК, когда на разных этапах одно переходит в другое и наоборот.

Таким образом, названный процесс постепенной формализации коммуникативных систем закладывает основу не только для развития языка, но и для развития различных стилистических / жанровых средств речи. Наше понимание отношения стилей, жанров и языка исходит из их общей коммуникативной природы: речевые жанры / стили и язык представляют собой две разные стадии общего процесса формализации коммуникации.

Здесь необходимо сделать одно замечание.

Обычно считается, что только грамматически правильное предложение может быть подвергнуто интерпретации с точки зрения семантической правильности [Вейнрейх 1970]. Однако стилистически маркированными могут быть как правильные, так и неправильные языковые конструкции, при этом в последнем случае источником непрямой коммуникации (стилистических, фатических, художественных смыслов) могут быть как лексические, так и грамматические отклонения от нормы.

В исследованиях по истории языка отмечается, что при противоречии между фонетикой и грамматикой чаще побеждает грамматика (принцип семантического подавления). Так, в древнерусском языке фонетический закон требовал, чтобы мн. ч. от чьтьць ‘чтец’ было четцы, однако в современном русском языке победила форма чтецы, обеспечивающая единство основы. Подобным образом мн. ч. от пастоухъ ‘пастух’ пастухи, а не пастуси. В польском языке сохранилась форма przyszedł ‘он пришел’, хотя фонетический закон требовал выпадения d.

Многие примеры подтверждают, что грамматика “сильнее” стилистики: грамматические формы порождают определенные стилистические значения, а не наоборот. Интересно, как грамматическая неправильность может приводить к крайней стилистической сниженности. Так, в европейских языках нет указательных предлогов или глаголов (*to this, букв. *этить ‘делать это’), в отличие от указательных существительных (this), прилагательных (such) и наречий (here, now, thus). По данным У. Вейнрейха, эта потенциальная категория настолько чужда некоторым семантическим системам, что в идиш, например, указательный глагол (dosn) употребляется только в сленге и означает ‘испражняться’ [Вейнрейх 1970: 180-181].

Многими исследователями высказывается мысль о том, что любое имплицитное содержание может быть выражено только посредством аномалий — пропусков, недоговоренностей, неясностей, противоречий, нарушений норм [Todorov 1978: 26; Долинин 1983: 42; Булыгина, Шмелев 1997: 457; Санников 1999: 420]. Формально-языковая аномальность является главным источником экспрессии в языковой игре [Гридина 1996], в произведениях модернистской поэзии [Todorov 1978].

По-видимому, во всех языках аномалии могут становиться источниками дополнительных коммуникативных смыслов. В языке или в речи иногда складываются “правила нарушения правил”. По-видимому, формальные характеристики разных языковых типов позволяют априорно определять некоторые теоретические возможности нахождения “правил нарушения правил” (подробнее см.: [Дементьев, Панфилов 2003]).

Кроме собственно отклонений, источником экспрессии могут служить различные “не совсем отклонения”, проистекающие из синонимии. Отклонения всегда несут дополнительные смыслы, привлекают внимание, поскольку граничат с ошибкой, коммуникативной неудачей. В отличие от отклонений, стилистически маркированные синонимы представляют собой не неправильные, а лишь менее вероятные формы: при множестве возможностей сказать правильно, обычно только одна из них нейтральна.

Например, в русском языке из шести теоретически возможных следований, состоящих из трех элементов — именного субъекта С, глагола Г и именного объекта О, — возможны все шесть, т. е. СГО, СОГ, ГСО, ГОС, ОСГ и ОГС, так что высказывание Ленин цитирует Маркса может манифестироваться в виде СГО (Ленин цитирует Маркса), СОГ (Ленин Маркса цитирует), ГСО (Цитирует Ленин Маркса), ГОС (Цитирует Маркса Ленин), ОСГ (Маркса Ленин цитирует) и, наконец, ОГС (Маркса цитирует Ленин). Несмотря на эти возможности, лишь следование СГО стилистически нейтрально, тогда как все остальные варианты воспринимаются носителями русского языка как эмфатические варианты (см.: [Якобсон 1965: 388]).

Конечно, порядок слов может быть средством экспрессии такого рода только в тех языках, где порядок слов в предложении вообще знает варианты. В языках, где порядок слов фиксированный, его нарушение является аномалией. Это, естественно, может быть источником экспрессии, но уже иного рода — тогда это языковая игра, а не стилистический вариант. Так, во французском языке преобладает прямой порядок слов в предложении. Поэтому стилистические приемы здесь иные. Ш. Балли отмечает, что разговорный французский язык обнаруживает все меньше склонности к инверсии субъекта. Оборот est-ce que, который вводит вопросительные предложения с прямым порядком слов, обнаруживает тенденцию заменить все другие типы вопросов [Балли 2001: 223, 232]. Современный французский язык все больше конструирует придаточное предложение как независимое, чтобы избежать в нем инверсии субъекта. Предложения типа Là où vit mon ami, Le livre que m'a donné mon père являются достоянием письменного языка, имеют ярко выраженный книжный характер [там же: 243] и тем самым воспринимаются носителями французского языка как еще более эмфатические варианты. В японском языке стандартным является порядок слов SOV (при особой жесткости порядка слов для агглютинативных языков). Отрицание в любом его виде является предикатообразующей единицей (за исключением случая каритива), и негативный формант должен заключать предложение. Но в художественном тексте встречаем:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 36

	При президенте РФ Коммуникация – это социальное взаимодействие. В то же время коммуникация это процесс передачи информации или переноса содержания...		Л. В. Куликова Межкультурная коммуникация К 90 Куликова Л. В. Межкультурная коммуникация: теоретические и прикладные аспекты. На материале русской и немецкой лингвокультур:...
	«Берегите живое» ...		Рабочая учебная программа Образовательная область «коммуникация» Муниципальное бюджетное дошкольное образовательное учреждение «Детский сад №8 комбинированного вида» с. Выльгорт
	Методические рекомендации к проекту «Волшебный мир Петербургского театра» Тип проекта Образовательные области: «Познание», «Социализация», «Коммуникация», «Художественное творчество», «Музыка»		Основная образовательная программа магистратуры, реализуемая вузом...
	Методические рекомендации Применять в образовательных областях: математика,... Использовать конструктор в совместной, самостоятельной деятельности и в индивидуальной работе с детьми		Тема: «улыбки лета 2014» Интегрируемые образовательные области:»Познание», «Коммуникация», «Чтение художественной литературы», «Музыка», «Художественное творчество»,...
	2. Значение технической коммуникации в сфере профессионального общения Техническая коммуникация – метод исследования и создания информации о технических процессах или продуктах, адресованных аудитории...		При работе через api следует последовательно пройти следующие шаги Структура api реализована по архитектуре rest odata коммуникация осуществляется посредством
	Специальный выпуск, посвящённый памяти джеффри лича в этом выпуске:... Алсина Мария Перейра де Соуза (Португалия) "Вы обязаны, простите, вы должны" – вежливость в разных культурах		Г. Ростов-на-Дону 2016 год Учебные вопросы: Современная речевая ситуация.... Современная коммуникация и правила речевого общения. Культура устной публичной речи
	Руководство по проведению тренинга «Эффективная коммуникация» Приветствие. Представление тренера, темы и целей тренинга. Тема и цели тренинга могут быть заранее зафиксированы на флип-чарте или...		С. Г. Тер-Минасова Допущено Министерством образования Российской... Посвящается студентам, преподавателям и сотрудникам факультета иностранных языков мгу имени М. В. Ломоносова
	Учебно-методический комплекс дисциплины речевая коммуникация 100103.... Учебно-методический комплекс составлен в соответствии с требованиями государственного образовательного стандарта высшего профессионального...		Пояснительная записка в соответствии с Федеральным законом «Об образовании» Проект «Песок и вода – наши друзья» предназначен для работы с детьми раннего возраста. Данный проект содержит материал по образовательной...

Непрямая коммуникация

Похожие: