Тогда вероятность того, что он окажется в суде, будет близка к нулю, и уж точно в его отношении не будет признана уголовная вина.
И последнее: в России в два раза больше койко-мест, чем в среднем по Европе, и лежат на них пациенты в два раза дольше. 60 % (в Европе – 40 %) всех средств здравоохранения тратится на стационарную помощь: получается, что пациента доводят до состояния, когда его нужно уже спасать, он попадает в стационар, после чего нередко становится инвалидом, и государство начинает его содержать. Все это безумно дорого. Не проще ли было своевременно сделать профилактический укол в поликлинике? Здесь речь о том, что профилактическое и амбулаторно-поликлиническое звено должно быть усилено, а стационарное – выполнять свои функции, когда человек не может передвигаться и ему нужна операция. Наше население и врачи нередко относятся к пребыванию в больнице как к отдыху в пансионате, но это серьезная ошибка во многих отношениях, хотя бы из-за наличия внутрибольничных инфекций. Впрочем, у стационарного лобби серьезный экономический интерес к сохранению этой системы: не один министр сломал об это лобби зубы – попробуй ликвидируй учреждения, где лечат руководство страны или судей, или прокуроров… или их родных…
Этот обзор был необходим для формирования общих представлений о проблемах, в атмосфере которых приходится защищать права граждан на охрану здоровья, право врача – работать и пациента – лечиться.
2. Риски обязательного страхования профессиональной ответственности врача[19]
Необходимость использования обязательного страхования профессиональной ответственности врачей (ОСПОВ) обсуждается с начала девяностых годов.
Под ОСПОВ, очевидно, следует понимать возможность возмещения (компенсации) вреда здоровью (жизни) и убытков, причиненных пациенту вследствие дефектов медицинской помощи, за счет страхования профессиональной ответственности врача, допустившего дефекты.
В начале февраля 2007 г. министр здравоохранения и социального развития РФ М.Ю. Зурабов объявил, что в Государственную Думу РФ внесен соответствующий законопроект.
Желание врачебного сообщества быть имущественно защищенным в конфликтах с пациентами понятно. Внешне страхование выглядит очень позитивно и, безусловно, сыграет положительную роль в снятии эмоционального напряжения в обществе по поводу качества медицинских услуг и нежелания системы здравоохранения нести ответственность за дефекты помощи.
Однако более глубокий анализ проблемы показывает, что введение подобного страхования может стать «прокрустовым ложем» здравоохранения.
Количество исков, которые предъявляются в подавляющем большинстве случаев к ЛПУ, а не к врачу, ежегодно не превышает 2000. Из них около 700 – в системе ОМС. Здесь заканчивается решением около 350 дел, 230 – в пользу пациентов. Средняя сумма возмещений – 27 тыс. руб.
Следует отметить, что в РФ свыше 600 тыс. врачей, около 20 тыс. ЛПУ (включая ФАПы – фельдшерско-акушерские пункты).
Уже из этого видно, что проблема страхования является надуманной, поскольку на текущий момент риск врача понести реальную и ощутимую ответственность минимален (почти не существует).
Но в то же время представляется весьма опасным стимулировать иски наличием страховки врача. Сегодня социологические опросы показывают, что не менее половины граждан сталкивались (либо сами, либо члены их семей), как они считают, с врачебной ошибкой. Нетрудно предположить, что стимулирование исков системой ОСПОВ приведет к реализации этих конфликтов, объем и количество которых огромно. Вряд ли система здравоохранения это выдержит, и суды к этому не готовы.
Конечно, это не повод продолжать политику игнорирования конфликтов, которая порождает общее недовольство системой здравоохранения, но политика в этой сфере должна быть деликатной, последовательной и продуманной.
Это связано с возникновением почти неуправляемых рисков, которые могут причинить сокрушительный вред здравоохранению, а значит, и пациенту, что никак не окупается снятием эмоционального напряжения на первых порах после введения ОСПОВ. Вот примерная сущность этих рисков.
Традиционно медицинскую помощь в СССР, а затем и в РФ, оказывали медицинские учреждения (ЛПУ). Это то, что принципиально отличает российскую систему здравоохранения от западной. Российский врач в этих отношениях не является субъектом гражданских прав, и до сих пор не он, а ЛПУ вступает в сделку и в гражданско-правовые отношения с пациентом, – тогда он не может и отвечать за действия другого лица, ЛПУ, в гражданско-правовом поле. Врач состоит в трудовых отношениях с медицинской организацией, являясь «работником» юридического лица – исполнителя услуг. Именно этот исполнитель обеспечивает площади, оборудование, лекарственные средства, работу персонала (включая и медсестер) для оказания медицинских услуг и отвечает перед пациентом за свои действия. В этом смысле предлагать страховать ответственность врача все равно, что обязать фрезеровщика авиационного завода нести личную имущественную ответственность перед пассажирами за безопасность работы всего самолета, или сотрудника страховой компании – нести имущественную ответственность перед застрахованными за своевременность и полноту выплат. Никому и в голову не придет предъявлять иски к этим работникам – они будут предъявлены в случае правонарушений юридическим лицам.
Пациент почти всегда обращается за услугой не к конкретному врачу, а к юридическому лицу, и ему все равно, какой именно врач его обслуживает, – тем более что информация о квалификации врача сегодня недоступна.
Это предопределяет реализацию права пациента на предъявление исков не к врачу, а к медицинской организации – право, которое может быть использовано пациентом в любом случае и до той поры, пока пациент не поймет, что выплаты по страховке врача сопоставимы в денежном выражении с выплатами по искам к медицинской организации. Но такое право – предъявление иска к ЛПУ – останется все равно, даже если будет введено страхование ответственности врача, поскольку это – основы гражданских норм. Но тогда страховать ответственность врача бессмысленно, ведь все равно ответчиком окажется ЛПУ.
Именно потому, что врач не является субъектом гражданско-правовых отношений, он сегодня не лицензируется (исключение составляют частнопрактикующие врачи). Лицензирование потребует наличия помещения для работы, материалов, инструментов, оборудования и пр. – ничего этого у врача нет. Уменьшать в этой ситуации лицензионные требования неверно, поскольку это снизит требования к порогу безопасности при оказании медицинской помощи пациенту. Чтобы решить эту проблему, врача надо обеспечить всем необходимым, что потребует колоссальной работы по формализации отношений между администрацией медорганизации и врачом. А если администрация не создала необходимых условий, кто несет ответственность за этот аспект правонарушений? Не врач. Тогда надо страховать и ответственность администраторов? Или ответственность ЛПУ?
Попытка возложить на врача гражданско-правовую ответственность посредством дополнительных договоров в рамках трудовых отношений врача с ЛПУ несостоятельна, поскольку противоречит смыслу трудовых отношений.
Помимо этого, диагностика и лечение сегодня – сложный технологический комплекс мероприятий, осуществляемый порой не только не одним врачом, а несколькими медицинскими организациями.
Кто из них будет нести ответственность при наступлении страхового случая? Из практики «Лиги пациентов», включая и судебную, можно утверждать определенно: если пациент находится в стационаре более 8 часов и при этом возникают дефекты помощи с последующим ухудшением здоровья, то одного виновного врача найти невозможно – все, кто подходил к пациенту, так или иначе причастны к «вреду». А если пациент находится в стационаре неделю, то виновных может быть от 10 человек и больше, включая заведующего отделением, заместителя главного врача по лечебной части и, в случае вмешательства в лечебный процесс, главного врача. В этом смысле страховать ответственность врача означает насильственно разорвать существующую в сегодняшней практической медицине иерархию, связанную с обучением кадров во время работы, когда сложные проблемы и случаи обсуждаются с более опытными коллегами, руководителями. Никто из нынешних консультантов (членов консилиума) не захочет брать на себя ответственность из-за опасения потерять страховку, оставляя молодого врача один на один с проблемой. И кто несет ответственность в случае необоснованного и неверного решения, принятого консилиумом? Весь консилиум или старший в нем по статусу? Тогда как быть с понятием «лечащий врач», который и несет по закону ответственность за здоровье пациента? Получается, что лечащий врач противопоставляется всей существующей административно-командной системе здравоохранения и иерархии, которая его всегда «прикрывала». Теперь эта самая система вдруг расстается со своим патронажем, за счет которого она и существовала. Но так ли это просто и безболезненно, хотя отчасти и необходимо?
В США ряд клиник уже приостановили свою деятельность, поскольку страховщики отказались страховать профессиональную ответственность врачей. Такое страхование в США является необходимым для получения лицензии, т. е. права на медицинскую деятельность, что логично. Произошло это вследствие своеобразного «закипания цен в замкнутой системе». Этот эффект возник из-за того, что стимулирование судебных разбирательств с помощью наличия страховки привело как к увеличению количества исков, так и к увеличению сумм удовлетворенных требований. Эти увеличения неизбежно удорожают стоимость медуслуг, а значит, и стоимость страховки, что снова стимулирует увеличение количества и величину исков. Возникает замкнутая система, которую невозможно разорвать простыми способами, но тенденция ведет к коллапсу этой модели. Нужно ли начинать ее строить?
В Европе указанный феномен сейчас вызывает серьезные опасения из-за точно таких же тенденций. Необходимо отметить, что попытка государства отрегулировать эти вопросы административным путем (ограничить размеры выплат по искам, как это было сделано в США несколько лет назад) будет вечным поводом для давления общества на власть, политических интриг и роста социальной напряженности.
Приведенные аргументы показывают, насколько сложно и небезопасно прививать российской системе здравоохранения страхование профессиональной ответственности врача. Сложность задачи, требующая изменения – можно сказать, «ломки» – целого ряда правовых норм и даже самого менталитета профессии (не худшей из его сторон), не обоснована положительными сторонами введения институции такого страхования («цель не оправдывает средства»).
По крайней мере, главная задача страхования, как следует понимать – перенос выплат по искам пациентов с государства и муниципалитетов на страховщиков, – может быть достигнута введением институции обязательного страхования ответственности исполнителей медицинских услуг, т. е. медицинских организаций и частнопрактикующих врачей, что имеет и свои традиции в частной медицине, и логику, и почти готовые нормы в законодательстве. Такое решение в любом случае можно рассматривать как первый этап осуществления этой части реформы здравоохранения.
При разработке законодательных актов необходимо предусмотреть решение вопроса о конфликте интересов страховых компаний, возникающем, когда одна и та же страховая компания страхует и пациента по ОМС (или ДМС), и профессиональную ответственность врача (или медицинской организации). Это важно, поскольку в ситуации конфликта, возникшего между пациентом и исполнителем услуг, страховая компания будет исходить из соображений экономической выгоды, что недопустимо. Представляется, что одна и та же страховая компания не может заниматься и страхованием по ОМС (ДМС), и страхованием ответственности врача (медицинской организации), и превентивные антимонопольные меры здесь вполне уместны.
И последнее… Страхование ответственности врача – это попытка перевести конфликты в денежное русло. Представьте себе, что в деле Сони Куливец (двухмесячная девочка, потерявшая руку по вине врачей) главным были бы деньги. А если взять семью, где ребенок и вовсе погиб – тоже будем деньгами мерить? Для русского человека, слава богу, деньги в таких вопросах – не главное. Они могут помочь решить конкретные проблемы с лекарствами, протезами и т. п., но они не имеют отношения к понятию справедливости. Подавляющая часть приходящих к нам с жалобами людей ждут не денег – они хотят, чтобы навредивший им врач не вредил бы и дальше, т. е. не работал. Это справедливо, но такие решения не относятся к разряду имущественных, они принадлежат к категории административных или уголовных дел.
Раздел 3. Понятие пациентского права
1. Понятие права на охрану здоровья
Право граждан на охрану здоровья, по сути, является комплексом прав, обеспечивающим, пожалуй, главное, неотъемлемое достояние – его здоровье. Когда нет здоровья, трудно говорить о полноте дееспособности, а значит, в ряде случаев и рассматривать человека как гражданина. А полное отсутствие здоровья означает смерть. При этом качество здоровья определяет качество жизни.
Указанное право в отличие от других прав человека сравнительно недавно стало закрепляться в актах, в том числе в законодательстве развитых стран. Это, очевидно, связано с обострением демографических проблем в большинстве развитых стран. Государства должны реагировать на них, вырабатывая социальные меры, направленные на продолжение жизни, поддержание здоровья и создание комфорта. С этим связана вынужденная политика развития права в сторону либерализма, причем человек становится центральной фигурой (субъектом) права, от которой берут начало иные общественные отношения.
Вплоть до середины XX столетия в конституциях государств всего мира отсутствовало упоминание о праве граждан на здоровье, хотя многие другие права уже были провозглашены. Право на здоровье как одно из основных прав человека впервые нашло свое юридическое закрепление в международных актах по окончании Второй мировой войны. В Уставе (это нашло отражение в Конституции СССР 1946 г.) Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ) было определено, что целью данной организации является достижение всеми народами возможного наивысшего уровня здоровья (ст.1). При этом под здоровьем понимается «состояние полного физического, душевного и социального благополучия, а не только отсутствие болезней или физических дефектов».
Согласно ст. 12 Международного пакта об экономических, социальных и культурных правах от 16.12.1966 г. участвующие в Пакте государства признают право каждого человека на наивысший достижимый уровень физического и психического здоровья. В соответствии со ст. 25 Всеобщей декларации прав человека от 10.12. 1948 г. каждый человек имеет право на такой жизненный уровень, включая медицинский уход, который необходим для поддержания здоровья и благосостояния его самого и его семьи.
Таким образом, в международных актах наблюдается некоторая несогласованность правовых понятий, каждый раз мы видим разный объект права.
Согласно ч. 1 ст. 41 Конституции РФ: «Каждый имеет право на охрану здоровья и медицинскую помощь».
Несмотря на то что Конституция РФ различает понятия «охрана здоровья» и «медицинская помощь», ст. 1 Основ законодательства РФ об охране здоровья граждан от 22.07.1993 г. № 5487-1 (далее – Основы) относит медицинскую помощь к охране здоровья, что представляется более верным: «Охрана здоровья граждан – это совокупность мер политического, экономического, правового, социального, культурного, научного, медицинского, санитарно-гигиенического и противоэпидемического характера, направленных на сохранение и укрепление физического и психического здоровья каждого человека, поддержание его долголетней активной жизни, предоставление ему медицинской помощи в случае утраты здоровья».
Обращает на себя внимание текст статьи 17 Основ, которая и называется: «Право граждан Российской Федерации на охрану здоровья»:
«Граждане Российской Федерации обладают неотъемлемым правом на охрану здоровья.
Это право обеспечивается охраной окружающей природной среды, созданием благоприятных условий труда, быта, отдыха, воспитания и обучения граждан, производством и реализацией доброкачественных продуктов питания, а также предоставлением населению доступной медико-социальной помощи.
Государство обеспечивает гражданам охрану здоровья независимо от пола, расы, национальности, языка, социального происхождения, должностного положения, места жительства, отношения к религии, убеждений, принадлежности к общественным объединениям, а также других обстоятельств.
Государство гарантирует гражданам защиту от любых форм дискриминации, обусловленной наличием у них каких-либо заболеваний. Лица, виновные в нарушении этого положения, несут установленную законом ответственность.
Гражданам Российской Федерации, находящимся за ее пределами, гарантируется право на охрану здоровья в соответствии с международными договорами Российской Федерации».
Таков фундамент нормативных понятий в сфере охраны здоровья. Однако при их внешней стройности очевидно, что на самом деле интересующий нас вопрос понимается нормотворцами неодинаково, иначе мы не имели бы такого количества терминов:
• право на здоровье;[20]
• право на такой жизненный уровень, включая медицинский уход, который необходим для поддержания здоровья и благосостояния самого человека и его семьи;
• право на высший достижимый уровень физического и психического здоровья;
• право на охрану здоровья и медицинскую помощь.
Поэтому, если мы попытаемся понять, какое же право хотим реализовать или защитить на самом деле, нам нужно разобраться в терминах. Определенность порождает порядок в мыслях и действиях, хаос понятий порождает хаос и в мыслях, и в реальности. Итак:
2. Право на что?
Трудно согласиться с российским законодательством в той части, где говорится о «неотъемлемости» права на охрану здоровья. Например, договор медицинского страхования, дающий право на охрану здоровья (на медицинскую помощь при наступлении страхового случая), может быть заключен в пользу третьего лица: одно лицо (например, работодатель) купило для другого лица (работника) страховку. Таким образом, одно лицо передало право получения медицинской помощи другому лицу, и, стало быть, это право передаваемо и отчуждаемо.
Очевидно, в данном случае законодатель подменил термины «право на здоровье» (которое действительно нельзя отделить от человека) и «право на охрану здоровья».
Термин «право на здоровье» довольно широко используется в международной практике, однако не имеет юридического смысла. Дело в том, что здоровье неотделимо от человека (как уже говорилось, человек совсем без здоровья мертв), а право как таковое описывает устойчивые общественные отношения в определенной сфере деятельности. Отношения возникают между объектами и субъектами права и между субъектами. Однако здоровье – неотъемлемая принадлежность человека, и здесь мы имеем совпадение субъекта и объекта в человеке (гражданине). Между этим субъектом права (человеком) и объектом права (здоровьем) невозможно построить систему правовых взаимоотношений и норм, поскольку это – внутренние отношения человека, куда общество с его нормотворчеством может вмешаться лишь тогда, когда сам человек угрожает себе или другому или не может себе помочь. Но тогда это внешнее вмешательство уже будет не частью права на здоровье, а одной из мер по охране здоровья. В этом случае третьему лицу дается право, минуя волю субъекта, непосредственно вмешиваться в его здоровье. В таких случаях воля игнорируется в интересах самого человека или в интересах общества. Эти ситуации рассматриваются как исключительные. Правилом же является позиционирование гражданина как полноценного субъекта гражданско-правовых отношений, воля которого имеет определяющее значение.
Единственным доводом в пользу термина «право на здоровье» могут служить случаи посягательства на здоровье гражданина другими лицами (преступниками), вредоносными факторами, включая экологию, болезни и пр. В этой ситуации можно говорить о здоровье как о полноценном объекте права, который подлежит охранительным (однако уже в чисто правовом контексте) мерам вплоть до уголовных санкций.
Тобес Брижит, один из самых известных международных аналитиков в этой области, пишет в своей книге, которая так и называется «Право на здоровье»: «В доказательство правомерности использования термина «право на здоровье» в данной работе можно привести три довода: 1) этот термин является наилучшим с точки зрения соответствия международным документам и соглашениям; 2) он вообще чаще других используется на международном уровне; 3) он помогает осознать, что речь идет не только об охране здоровья, но и о праве на ряд условий, без которых невозможно здоровье, таких, как доступ к чистой питьевой воде и здоровая экологическая обстановка».[21]
В этих доводах телега, как говорится, ставится впереди лошади. Международные документы должны использовать корректные термины, а некорректное использование терминов делает некорректными и документы, их содержащие: не документ определяет качество термина, а качество термина – качество документа. То, что некий термин чаще используется на международном уровне, не может сделать его верным: тысяча нулей никогда не дадут единицу. Доводы Брижита могут быть уместны в англо-американской правовой системе, где существуют прецеденты и частота использования термина в определенном контексте (обычай) «узаконивает» его применение в юридическом поле. Однако в России с ее романо-германской правовой системой эта логика неприменима. Мы нуждаемся в законодательной норме, и это заставляет нас стремиться вывести логически достоверное понятие, у которого есть шанс стать законом, т. е. правилом для всех.
Тезис, что термин «право на здоровье» якобы помогает осознать, что речь идет не только об охране здоровья, но и о праве на ряд условий, без которых оно невозможно (доступ к чистой питьевой воде и здоровая экологическая обстановка), обобщен в российском определении «охраны здоровья граждан»: в частности, здесь говорится о совокупности мер политического, экономического, правового, социального, культурного, научного, медицинского, санитарно-гигиенического и противоэпидемического характера.
Таким образом, приведенные аргументы нельзя признать убедительными, поскольку они не дают научного обоснования термину, а отсылают лишь к той части юридической практики, корректность которой вызывает обоснованные сомнения. Неверная практика подлежит научному анализу и должна быть пересмотрена.
Анализируя вышеприведенные международные акты, можно сделать вывод, что они говорят не о том, что человек вправе иметь здоровье (право на здоровье), а о том, что он вправе прибегнуть к инфраструктуре, созданной государством и обществом (совокупность мер по охране здоровья) для реализации этого права. И тогда происходит полное слияние смыслов выражений «право на здоровье» и «право на охрану здоровья». Однако последнее понятие является более точным с правовой и содержательной точек зрения, поскольку в отличие от понятия «здоровье» понятие «охрана здоровья» всегда связано с действиями конкретных лиц – субъектов права, и это право может быть объективировано. Между тем выражение «право на здоровье» выглядит значительно более субъективным.
Таким образом, предпочтительнее иметь дело с правом на охрану здоровья, а о соответствующей комплексной отрасли права есть смысл говорить как о здравоохранном праве.
3. Право на охрану чего, или Что же такое здоровье?
Если углубиться в самую суть проблемы, то важнейшим нерешенным вопросом окажется приемлемое для юридических целей определение собственно понятия «здоровье».
Как уже было показано, термины играют значительную роль не только в юриспруденции, но и в общечеловеческом процессе понимания того, что мы делаем или хотим сделать. Иногда верное определение способно решить все трудности, а плохое, наоборот, запутывает.
Так и происходит с совсем простым, казалось бы, понятием «здоровье», которое мы употребляем по несколько раз в день, спрашивая: «Как ваше здоровье?», желая друг другу здоровья и т. п. О чем идет речь? Чего мы желаем друг другу? На охрану чего имеем право?
Проблема как будто давно уже решена в уставе Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ): «Здоровье – это состояние полного физического, душевного и социального благополучия, а не только отсутствие болезней или физических дефектов».
Устав ВОЗ может считаться источником права, т. е. данное понятие здоровья может использоваться в юриспруденции. Но корректно ли оно?
Большая советская энциклопедия в статье «Здоровье» отвечает на этот вопрос так: «Однако столь широкое социологическое определение З. является несколько спорным, т. к. социальная полноценность человека не всегда совпадает с его биологическим состоянием».
Трудно не согласиться с энциклопедией…
Нищий бездомный (социально неблагополучный), но здоровый (с медицинской точки зрения) человек будет нездоровым по определению ВОЗ.
Термин «благополучие» вообще является субъективным, а потому относительным и условным. Невозможно объективно оценить, благополучен ли человек на самом деле или нет, особенно с учетом оценок психического состояния. Но тогда и для определения, которое можно использовать в юриспруденции, это понятие малоприменимо.
Кроме того, через отсутствие чего бы то ни было (в частности, и через отсутствие болезней) точно составить представление о предмете или явлении нельзя: у трупа, например, тоже нет болезней, но и здоровья нет. Необходимо указать на определенное свойство (провести идентификацию) явления, присущее только ему.
Иные существующие толкования термина «здоровье» тоже не отличаются совершенством.
Так, если ВОЗовское определение не дробит здоровье на уровни, говоря о «состоянии полного… благополучия», то МПЭСКП (Международный пакт экономических, социальных и культурных прав) с этим, очевидно, не согласен, потому что предполагает наличие у здоровья неких уровней («право на наивысший достижимый уровень физического и психического здоровья» – ст. 12 МПЭСКП).
Показательной является попытка замены в норме МПЭСКП слова «здоровье» на ВОЗовское определение: «участвующие в Пакте государства признают право каждого человека на наивысший достижимый уровень физического и психического состояния полного физического, душевного и социального благополучия, а не только отсутствие болезней или физических дефектов».
Возникает смысловая тавтология: наивысший достижимый уровень состояния полного благополучия.
Помимо этого говорят, что здоровье бывает хорошим или плохим. У инвалидов тоже есть здоровье. Но тогда ВОЗовский термин «здоровье» не отражает различных качеств, а требует дополнительной определенности. Как было показано, определение здоровья ВОЗ уже содержит качественную характеристику, а норма МПЭСКП обусловливает понятие здоровья дополнениями («наивысший достижимый уровень»).
Внешне ситуация выглядит тупиковой. Возникает необходимость поиска более точных определений. Для начала откроем словари.
Толковый словарь живого великорусского языка Владимира Даля[22] гласит: «ЗДОРОВЬЕ, или здравие, ср. состоянье животного тела (или растения), когда все жизненные отправления идут в полном порядке; отсутствие недуга, болезни».
Большая советская энциклопедия:[23] «Здоровье – естественное состояние организма, характеризующееся его уравновешенностью с окружающей средой и отсутствием каких-либо болезненных изменений…»
Толковый словарь русского языка Ушакова:[24] «ЗДОРО'ВЬЕ, я, мн. нет, ср. 1. Нормальное состояние правильно функционирующего, неповрежденного организма».
Очень удачной, на мой взгляд, является статья (но не определение, громоздкое и терминологически сложное), размещенная в словаре «Клиническая психология[25]»:
«Здоровье – состояние целеполагающей жизнедеятельности, воспроизводящей психофизиологическую потребность в добровольном напряжении.
Проблема З. теснейшим образом связана с проблемой человека, что предполагает антропное (от греч. anthropos – «человек») основание дифференциации состояний З. и болезни (отечественный патолог И.В. Давыдовский термины «патология» и «З.» относил в разряд интроспективных субъективных представлений). Со З. связаны наиболее специфические или атрибутивные свойства, присущие человеческому роду, – разум, доброта и красота. По мнению философа Э.В. Ильенкова, наряду с интеллектом и нравственностью само З. индивида входит в триаду «тех всеобщих («универсальных») способностей, которые делают его Человеком (а не химиком или токарем)».
В контексте «универсальных» способностей человека медицинский критерий З. – «способность к делу», введенный русским врачом Г.А. Захарьиным, как бы «резюмирует» все многообразие морфофизиологических, психоэмоциональных и духовно-волевых «измерений» индивида, характеризующих его готовность к предстоящему напряжению и открытость детерминации будущим. В состоянии З. целеполагающая жизнедеятельность не лимитируется непосредственно наличными обстоятельствами и тем самым обретается актуальная свобода «от» них, а вместе с нею – и свобода «к» саморазвитию, к осуществлению определенной цели.
В состоянии З. каждый человеческий индивид способен к освоению и дальнейшему развитию различных форм родовой деятельности. При этом вполне достижима, по замечанию Б.Г. Юдина, растущая независимость человека от ограничений, задаваемых его собственной телесностью, что и позволяет далее утверждать: «Я тем более здоров, чем шире диапазон доступных мне произвольных действий». Возрастание независимости человека от ограничений собственной телесности осуществляется на путях формирования эпиморфных виртуальных функций (А.А. Ухтомский), функциональных органов (А.Н. Леонтьев), функциональных систем (П.К. Анохин) и моделей потребного будущего (Н.А. Бернштейн). Все эти виртуальные органы и функциональные системы формируются не в имитациях бурной деятельности, а при работе, по выражению А. А. Ухтомского, «во всю силу». По данным современной физиологии труда, только выраженные функциональные траты, приводящие к утомлению, являются стимуляторами восстановительных процессов. Причем специфическая особенность самой морфофизиологии человека такова, что человеческий организм заново себя восстанавливает не возвращением к исходному состоянию, а избыточным самоообогащением в структурном и энергетическом выражении (И.А. Аршавский, 1982). Наилучший способ охраны З. – это его развитие через совершенствование «способности к делу» в нечрезмерной, но и в нешуточной работе. В.Д. Жирнов».
Итак, большая часть авторов и источников считает здоровье состоянием, и лишь некоторые – способностью.
Слово «состояние» всегда требует дополнительной определенности, например: «состояние … жизнедеятельности», «…уравновешенности», «…когда отправления идут», «функционирующего организма», что указывает на некую пассивность и статичность самого термина – он требует динамической «добавки» при определении здоровья.
Анализируя словари далее, имеем следующую картину.
Толковый словарь Ушакова: «СОСТОЯ'НИЕ, я, ср. 1. только ед. Пребывание в каком-н. положении (книжн.). С. в кадровых войсках. 2. Положение, в к-ром кто-н. или что-н. находится».
Толковый словарь живого великорусского языка Владимира Даля: «Состояние, быт, положение, в каком кто или что состоит, находится, есть; отношения предмета. Больной в плохом состоянии…»
Нетрудно заметить, что речь действительно идет о неком статичном положении объекта. Эта обездвиженность сама по себе не может полностью определить здоровье, поскольку последнее не может быть признано статичным явлением в силу того, что в организме человека все течет, все меняется, а остановка почти всегда означает болезнь или смерть.
Поэтому термин «здоровье» через термин «состояние» объясняется не полностью, тем более что нередко используется сочетание этих слов – «состояние здоровья», что опять же может превращаться в тавтологию, вроде «состояние состояния». А все авторы определения «здоровье» парадоксальным образом ожидают от «состояний» некой способности быть уравновешенными, жизнедеятельными, функционирующими.
Может ли слово «способность» помочь раскрытию понятия «здоровье»?
Толковый словарь Ушакова определяет: «СПОСО'БНОСТЬ, и, ж. … 2. Возможность, умение что-н. делать. Лица потны, красны, неподвижны; способность их выражать что-н. парализована зноем. Чехов. Он утратил всякую с. двигаться. || Возможность, умение переживать и действовать в той или иной области психической жизни, свойственная живому существу (псих.). Душевные способности (воля, чувство, память и т. п.). 3. только ед. Качество, свойство, состояние, дающее возможность производить те или иные действия, исполнять ту или иную работу (книжн.)…»
Из приведенного многообразия словарных значений вытекает, пожалуй, главный вопрос, который почти наверняка поможет нам решить проблему правильного определения. Вот он: чего желает инвалид (человек, не имеющий здоровья) более всего для себя?
|
