ГЛАВА I. ПРОСВЕТИТЕЛЬСТВО И ФИЛОСОФИЯ МУЗЫКИ
О МУЗЫКАЛЬНОМ ПРОСВЕЩЕНИИ
В.В. Медушевский
Московская государственная консерватория
им. П.И. Чайковского
До какого немыслимого совершенства довели мы технику наступания на одни и те же грабли! Белинский внушил стране ложь: «Зло скрывается не в человеке, но в обществе». Среда заедает: она отняла у Онегина «страсть сердца, теплоту души, доступность всему доброму и прекрасному». Потому – давайте примемся все разом воспринимать и изображать «жизнь, как она есть… со всем холодом, со всею её прозою».
Русская ли это мысль о пользе дьявольского хлада? Взращенный ли Православием народ не знал, что обида на обстоятельства – тупик? Она парализует волю. Заключенный в ней непрощаемый грех хулы на Духа Святого отнимает разум, а безумие ведет в смерть. В какую сторону будут меняться обстоятельства народа, лишившего себя вдохновения? Раздражение и озлобленность меняют обстоятельства только в дурную сторону – в сторону разрушения устоев жизни, высасывая из них силу любви к людям, рождаемой любовью к Богу. Дьявольская ложь изобрела для себя приятный наряд и назвала себя прогрессивным общественным мнением.
Нерусская линия через 70 лет после смерти Белинского привела к катастрофе 1917 года. В эпоху перестройки Россия растлилась уже всего за десятилетие. Прогресс в темпах освоения техники наступания на грабли – налицо. Пока страна подвергается тотальному разграблению, «прогрессивная общественность» подсовывает фальшивое направление мыслей: нужно ли или не нужно смаковать в обществе все новые проявления зла.
Не существует в мире лучей тьмы. Потому бороться с тем, чего нет, – невозможно: нужно просто зажечь свет в душах. Не от рычания адской тьмы поднимались от падений страны и народы.
Так во всем своем непредставимом масштабе встает проблема просвещения. В устах растлителей земли – это ворованное понятие. Эпоха самодельного Просвещения (к сожалению, принято писать эту ложь с заглавной буквы!) закономерно закончилась свирепствованием гильотины.
Иные плоды Просвещения истинного, полного любви и Божественной силы.
В XVIII веке греческий народ находился в унынии после кровавого подавления попыток избавиться от турецкого ига, целые области во главе с митрополитами принимали ислам ради комфортной жизни; а в западных областях – католичество, забывался греческий язык. Все шло к полному исчезновению нации. В этот момент Господь воздвиг равноапостольного Косму Этолийского. Главную задачу нации он видел в просвещении народа – истинном просвещении божественной благодатью. Его стараниями были открыты более полутора тысяч учебных заведений, обеспечивших духовное и светское просвещение, его трудами повсеместно была укоренена система бесплатного и всеобщего образования. Обращался ли он к турецким властям? Нет, в своих проповедях он призывал современников отказываться от роскошных нарядов и золотых украшений1 и направлять средства на поддержку национальной системы образования. Созданный им фонд обеспечивал не только строительство, но и бесперебойное финансирование учебных заведений в будущем (вплоть до конца XIX века!). Он добился отмены торговых дней в воскресенье, чтобы люди имели возможность посещать церковь. Он приобрел для народа 4 тысячи купелей, дабы весь народ мог креститься. Он возродил сельское хозяйство (тысячи привитых плодовых деревьев было посажено им лично) и греческую экономику. Направив свои стопы в логово самых свирепых разбойников, он убедил их не обижать греков. Один из покаявшихся, оставив кровавое ремесло, купил сорок купелей, построил церковь и мельницу, благодаря которой содержались храм и школа, стал пламенным проповедником веры; призывая на помощь Святого Косму, он участвовал в сражениях против турок2. Чтобы любовью соединить разрозненные общины, Косма на перекрестках дорог между соседними селениями ставил поклонные часовни. Он убедил греков отличаться по внешности от турок и раздал слушательницам более четырехсот тысяч косынок и платков. Он привил любовь к греческому языку. Множество албаноязычных деревень заговорили на овеянном святостью греческом языке1. В виде вознаграждения за проповедь он просил греков собираться по пять-десять человек и беседовать о священных истинах. Так народ научился со сладостью говорить о Боге. Косма обучил греков и умной Иисусовой молитве, для чего раздал более трехсот тысяч четок. За ним пошли многие просветители Греции, и страна, готовая исчезнуть из мироздания, восстала!
Вот отрывок из проповеди, чтобы мы смогли почувствовать, что есть истинное Просвещение и как оно отличается от просвещения ворованного.
«Христос сказал мне, о чем я должен вас попросить: “Хочу, чтобы ты попросил вещей подлинных, того, что честнее всего мира, а не виноградных выжимок, паутины и облака пыли. Что же является вещью подлинной и настоящей, той, что честнее и дороже всего мира? Вот что говорит мне Христос: “Попроси своих братьев и сестер, чтобы вы соединились между собой любовью друг к другу, тогда вы наследуете Рай и станете сопричастны вечной радости, а не будете вечно гореть в адском огне”».
Не сразу наполнила Косму неодолимая божественная сила: 17 лет он провел на Афоне, горячо оплакивая свои грехи.
Таково неотменимое условие восстания к свету. Не гнусить ложь о том, что «среда заедает», а, обратившись к Тому, Кто дает прощение, а с ним и силы, – поднимать этой силой и окружающую жизнь, меняя Духом Божьим все ее обстоятельства. И какая простая формула преобразования общества! Не надо воровать по кругу друг у друга – надо отдавать! «Христиане, – говорил Косма, – если хотите спастись, ничего другого не ищите в этом мире, кроме любви». И греки с вдохновенной радостью жертвовали святому все свои драгоценности, а на их глазах тут же исправлялись все материальные обстоятельства жизни2.
Теперь – о просвещении музыкальном.
Великая музыка содержит его в себе как драгоценное сокровище красоты. По учению Церкви, красота – явление славы Божьей в мире. Все гении понимали это.
Как музыка становится языком неизреченной красоты? Она – грань Слова. Не нашего, общающегося и познающего, вверх-смотрящего, а, скорее, древнегреческого Логоса. Логос – слово особое, свыше сходящее, дающее всему сущему на земле и самому уму человеческому строй и порядок. Оно – как солнце, которое освещает все видимое и ум просвещает, позволяя ему видеть невидимые связи всех понятий.
Чего не хватало Логосу древних? Не хватало того, чтобы Логос, Слово Божие и Солнце правды явило Себя, сойдя с Неба. Так стало. По откровению Евангелия: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог… И Слово стало плотию, и обитало с нами, полное благодати и истины…» (Ин. 1:1,14). Благодать по-гречески имеет тройное значение: неизреченной красоты, любви и милости.
Истина возблистала тогда с ослепительной ясностью. Как могло бы возводить к Небу Слово, не будь оно Богом? Как могло бы просвещать нас, одаренных даром самосознания, если б и само не было самосознающим? Как могло бы нас живить, если б само не было Вечной жизнью? Как могло утеплять любовью, если б не было любовью Божественной?
Дух онтологизма, тождества бытия и благой мысли, который горел в предчувствиях древних греков, воссиял теперь в полную мощь.
И наше слово, созданное, как и мы сами, по образу Троицы, неотделимо от духа, которым оно дышит. Интонация запечатлевает его дух. Апостол пишет: «Также и Дух подкрепляет нас в немощах наших; ибо мы не знаем, о чем молиться, как должно, но Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными» (Рим. 8:26).
Эти воздыхания неизреченные и вознесла через свой интонационный язык инструментальная музыка великой христианской цивилизации. И сделала это так, что ее всепобедительной красоте не смог противиться весь мир. Музыка Баха, Моцарта, Шопена, Чайковского, Рахманинова и других гениев стала центральным содержанием всей мировой музыкальной жизни.
Интонации раскрывают свой смысл прямо в сердце. И начинает казаться, что ее осмысление на языке слов уже и не нужно. Если музыка, допустим, нежная, то стоит ли ее дублировать еще и словом?
И все же музыковедческое слово о музыке остро необходимо! И прежде всего – в контексте просвещения. Оно призвано изменить недостойный способ слышания великого, который навязан лживыми теориями. Самый коварный способ духовного растления – тот, который изобрел дьявол в последние времена, когда величайшее откровение для всего человечества, Благая весть для него, преподносится детям как милая сказочка, а не как то, от чего зависит вся жизнь на земле и последующая судьба в мире ином. То же мы видим и в музыке.
Испошлившийся без Бога словарь музыковеда потерял способность различать полярные вещи: действия в музыке Духа Божьего и духа дьявольского. Мы говорим, например, о музыке лирической. Имеется в виду открытая романтизмом способность изъясняться от первого лица1. Но ведь одно дело – «божественные длинноты» Шуберта, когда душа, погруженная в сладостную беседу с Богом, не хочет выходить из нее, ибо настоящее время слушания расширяется безмерно, становясь подлинно настоящим временем, соединившимся с вечностью. И другое дело – «лирическое я» в блатной песенке: «Я из пивной иду, я никого не жду, я никого уж не сумею полюбить».
Добровольно ослепшая теория музыки свою слепоту агрессивно навязывает культуре, в частности, ее системе просвещения.
Потому первая задача современной культуры обращена к собственно музыкальной науке, поставляющей язык для музыкального просветительства и всей системы образования.
Возвышение языка музыковедения поможет восстановить единство двух его расколовшихся половинок: фундаментальной науки и ее прикладной сферы – музыкальной педагогики.
Вторая задача адресована уже педагогике. Главной проблемой здесь оказывается нахождение такого стержня, который смог бы интегрировать все возрастные уровни в единую систему образования и просвещения.
Эту задачу мудро провозгласил, но не решил Д.Б. Кабалевский. Стержневая тема определена у него неверно: «три кита» (вдобавок полностью игнорирующие церковные жанровые начала как фундамент музыки светской) вовсе не покрывают собой главнейшие сферы музыки (например, не охватывают стилевую координату музыки).
Откуда же взять этот стержень?
Он не может быть только специфически музыкальным (при таком подходе музыка оказалась бы изолированной от жизни и не могла бы стать ее языком). Он должен исходить из глубины жизни, но специфизироваться языком музыки.
Какова же глубинная сердцевина жизни? Она игнорируется современным обществом – отсюда все его беды. До сих пор общество слепо верит, будто жизнь начинается с материальных якобы оснований, за которыми следуют общественные отношения и дух культуры. Миллиарды фактов говорят об обратном. Какое падение в истории не начиналось с аморализма, а он – с отвращения людей от Неба? За развратом и коррупцией неотступно следовал демографический коллапс, падение экономики, развал армии, смерть наций и крах цивилизаций. Как восторгался Вергилий величием миссии римского народа, несущего миру дух справедливых законов! Но легко доставшиеся деньги (за счет поступлений от завоеванных народов) родили дух наживы и наслажденческую установку жизни. Общество предалось развлечениям – мерзким зрелищам. Литературу того времени стыдно читать. Женщины перестали рожать. Демографический коллапс свернул производство. Азиатская сталь приводила в трепет трусливых воинов, воевавших железом. Негодная армия была заменена наемной из варваров. Вселившись в Империю, они вели себя, по оценке тающего коренного населения, невероятно нагло, а те и в самом деле не могли относиться иначе, нежели с нескрываемым презрением, к проворовавшимся и полностью развратившимся подонкам. Когда наемная армия привела к власти ругийца Одоакра, трусливый и продажный римский сенат по настоянию вождя проголосовал за отмену империи. Великая Империя самоликвидировалась с такой же легкостью, с какой в 1992 году перестал, «по желанию трудящихся», существовать СССР.
Не может быть, чтобы истинный стержень жизни не был многократно проговорен в Священном Писании.
Господь устами Моисея говорит: «Жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое» (Втор. 30:19).
Какую жизнь предлагает Бог человеку? Жизнь плесени, клопа, бандита? Нет, небывалую, вечную, жизнь для Бога и в Боге. Христос говорит: «Сия же есть жизнь вечная, да знают Тебя, единого истинного Бога, и посланного Тобою Иисуса Христа» (Ин. 17:3).
И вот сама практика жизни показывает, что если на земле жить вместе с Богом и в Боге, то постепенно растет в нас сила и крепость жизни. И не просто растет, но светлеет, становится все прекраснее. Крепнет в нас желание высшего, понимание смысла жизни. Растет настолько сильно, что душа становится годной на подвиг, ибо чувствует: то высшее, что она ясно обнаружила в себе, уже не отнимется от нее с окончанием жизни тела. Как восклицал апостол: «Ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем» (Рим. 8:38-39). От такого человека начинают литься энергии в жизнь окружающую. Это святые Божии избранники, способные яснее указать всем направление жизни, хотя святость заповедана всем.
И растет в людях на пути жизни премудрость. Без нее не прожить ни человеку, ни стране, ни человечеству.
Этот стержень в одной из моих педагогических разработок я предложил положить в основание всего образовательного процесса.
Исходная – и проходящая через все годы обучения (можно сделать это ненавязчиво) – стержневая тема формулируется следующим образом: «Что хорошо и что плохо в музыке, культуре и жизни». Доступна ли эта мысль малому ребенку в детском саду? Все исходящее от Бога доступно на любом уровне! Ибо это главное заложено в самую сердцевину человека, в образ Божий в нем; а понять – это ведь и значит с удивлением и радостью узнать, что уже знаешь. Это критерий истинного познания: нельзя познать истину и не удивиться, и не обрадоваться, и не окрылиться свободой и не обрести жизненного вдохновения.
«Хочешь ли ты, чтобы в твоей семье все говорили злобными голосами? А какой звук в этой музыке? Нравится ли тебе запах шиповника? О чем он говорит? – не о любви ли и несказанной нежности? А о чем говорит запах тухлого мяса? Не о смерти ли? А какие звуки тебе нравятся больше – говорящие о жизни или о смерти?» Это вход в систему свойств музыкального звука, консонансов и диссонансов и всех простейших понятий о музыке. И далее нет ни одной музыкально-образовательной темы, в которой Слово Божие о пути жизни и смерти не высветило бы самое главное. И тогда ум школьника становится световидным, и весь мир для него становится прозрачным. Он с легкостью охватывает все сложности содержания образования, которые от прикосновения луча мудрости становятся прозрачными, так что в одной теме видятся все. Настоящая мысль – именно такая, прозрачная и световидная. Лукавая мысль – черная и непрозрачная. Если мир изначально глуп и мертв, а потом вдруг ожил и поумнел, как неразумно верит материализм, – то что в таком случае изучает и никак не может изучить наука – неужели мировую глупость? А из трупной теории мироздания вырасти ли окрыленной красоте? Ведь на самом деле из глупости нельзя сделать ни одного логического шага так, чтобы он не упирался в абсурд. Мысль, заквашенная на глупости, его и не делает и не умеет мыслить, то есть приближаться к Истине и просветляться ею. Она только бубнит свое и сплетает лабиринты темных ложных ходов, свинчивает мертвенные конструкции, в которых все мертвеет. И вот на последних ступенях школы, когда школьники, получившие в дар от нее ясность мысли, подступят, скажем, к самой страшной за всю человеческую историю эпохе постмодернизма, когда в мнимость симулякров погружается все – музыка, искусство, нынешнее школьное образование, политика, превратившаяся в театр абсурда, и вся жизнь, – то сами убедятся в том, что всеми чествуемый король постмодернизма – на самом деле голый.
«Благородные братья, – вопрошал Косма Этолийский в одной из проповедей, – вы хотите быть людьми или ослами? – Людьми. – Тогда сделайте тело рабом, а душу – его госпожой, и будете называться людьми».
В последнем случае и в сфере музыкального просвещения мы должны отказаться от пошлой эстетики и музыкальных теорий, поклоняющихся содержанию № 2 в музыке (внешняя жизнь общества), и вновь, как в великие времена, обратиться к содержанию № 1 (человек и человечество в их предстоянии пред Богом в направленности всечеловеческой истории к ее эсхатону, когда в этом Царствии Небесном любящий нас и бесконечно прекрасный Бог станет «всяческая во всем»).
|
