2.2. Жизненный цикл и миромоделирующий потенциал медиаконцепта
Несмотря на признание в современной лингвоконцептологии главенствующей «роли дискурса как среды и основного фактора формирования концептуального содержания», а «становления дискурса и формирования принадлежащих ему концептов как взаимосвязанных процессов» [Крючкова, 2009, с. 32 – 33], до сих пор из дискурсивно маркированных концептов значительное целостное теоретическое осмысление получили лишь художественные (подробный обзор теоретических подходов к изучению художественных концептов см. в [Болотнова, 2005б]).
Кроме того, культурные концепты (по Ю.С. Степанову – константы культуры) в лингвокультурологии и когнитивистике рассматриваются по преимуществу в системно-структурном, статическом аспекте, когда концепт моделируется как некий инвариант – результат обобщения интегративных «наддискурсивных» признаков концепта, а его дискурсивно отмеченные варианты рассматриваются как «специфические дополнительные признаки» [Лингвокультурный концепт, 2007, с. 7]. Иными словами, концепт трактуется как некий обобщенный конструкт коллективного языкового сознания, способный к дискурсивному варьированию, при котором варианты актуализируют вторичные по отношению к интегральным дифференциальные признаки концепта.
Однако, помимо констант культуры, сложившихся в полидискурсивной среде в результате длительной культурной эволюции и эксплицированных не только в текстах разных стилей и жанров, но и в языке в виде паремий, устойчивых коллокаций, выделяются семантические универсалии, приобретающие статус концепта только в определенном дискурсе.
Медиаконцепты рассматриваются нами как лингвосемантические феномены особого рода, отличающиеся медийной дискурсивно-стилистической субстанциональной детерминированностью, вошедшие в миросознание носителя языка с появлением информационного общества и ставшие средством формирования и трансформации массового сознания. При этом мы подчеркиваем облигаторность динамического подхода к их анализу.
Данный ракурс лингвоконцептологического анализа предполагает изучение концептов в динамике их коммуникативно-дискурсивного существования. В соответствии с этим концепт рассматривается, во-первых, в аспекте эволюции средств его вербальной объективации и семантического наполнения в медийной дискурсивно-стилистической среде на определенной временной оси, во-вторых, в аспекте дискурсивно обусловленных детерминаций его способности быть медиатором социально значимых смыслов, ценностей, установок.
Базовыми характеристиками, позволяющими провести валидную процедуру анализа медиаконцепта, являются его жизненный цикл и миромоделирующий потенциал. Под жизненным циклом медиаконцепта понимается своеобразная траектория его развития от фазы зарождения к фазе спада и нивелирования. Миромоделирующий потенциал медиаконцепта определяется нами как способность в процессе ассоциативно-смыслового развертывания в массмедийном текстовом континууме выполнять лингвоментально-креативные и трансформативные функции, формируя постоянно эволюционирующий фрагмент коллективной картины мира на определенной стадии развития социума.
Необходимо отметить, что процесс дискурсивно-стилистической эволюции медиаконцепта в целом обусловлен динамикой концептуального напряжения, стимулируемого экспликаторами концепта, прежде всего – его именем, в процессе ассоциативно-смыслового развертывания медиатекстов.
Понятие концептуального напряжения, освещая проблему языковой рефлексии в постсоветскую эпоху, подробно описывает И.Т. Вепрева. Она справедливо считает сам факт наличия в тексте рефлексивов (вербальных маркеров метаязыковой рефлексии автора) сигналом концептуального напряжения, обусловленного необходимостью «особой языковой бдительности говорящего, его осознаваемой селекции». По мысли исследователя, «очаги речевого напряжения» в дискурсивном пространстве и в речемыслительной деятельности возникают на уровне «превербального этапа формирования речевого высказывания» тогда, когда пишущий, вводя в текст, к примеру, агноним или окказионализм, осознанно отступает от нормы и вынужден во избежание коммуникативного сбоя комментировать это отступление [Вепрева, 2005, с. 102 – 104].
Мы же считаем, что метаязыковая рефлексия – лишь один из важных признаков роста концептуального напряжения, всегда сопровождающего рождение и бытование медиаконцепта. Сама принципиально интерактивная природа медийной коммуникации стимулирует рассматривать концептуальное напряжение с позиций не только первичной коммуникативной деятельности, но и вторичной, поскольку новая информация, заложенная в текст посредством использования той или иной языковой аномалии, должна быть адекватно понята читателем, совершающим в процессе ее декодирования повышенные когнитивные усилия. Языковая рефлексия в данном случае выступает одним из способов установления гармоничного диалога с адресатом, вынужденным интерпретировать нестандартный смысл сообщения.
Процесс генерации и генерализации новых смыслов, сопровождающих имя концепта и его другие репрезентанты в медиатекстах, требует и от автора, и от адресата коммуникативного и когнитивного напряжения. В проекции на смысловую структуру создаваемого и воспринимаемого текста оно фокусируется в свойстве концептуального напряжения, понимаемого нами как повышение информативно-смысловой и прагматической нагруженности организованного определенным медиаконцептом контекста (от минимального контекста высказывания или абзаца до максимального контекста ассоциативно-смыслового развертывания концепта в медиадискурсе в целом).
Попытаемся описать механизм роста концептуального напряжения. На стадии зарождения медиаконцепта, «воконцептовления» того или иного вербализованного в текстах СМИ понятия, обретения им статуса концепта происходит усложнение его смысловой организации и увеличение семантического объема. Например, понятия нефть, нано, гламур в их вербальной объективации стали концептами вследствие увеличения и усложнения их смысловой структуры за счет появления в ней особого слоя социально отмеченных медийных смыслов. Причем этот слой по причине многократной намеренной и осознанной его актуализации в текстовом массмедийном континууме, повинуясь механизму, изоморфному описанному И.А. Стерниным семному варьированию, становится ядерным, а объем этого слоя может разрастись настолько, что первоначальный понятийный слой может быть практически вытеснен.
Подобные семантические трансформации, произошедшие с заимствованиями демократия, фашизм, патриотизм, менеджер в языке современных отечественных СМИ, рассматривает Б.Ю. Ушаков, утверждая, что данные понятия расширили семантику «в сторону символа» и стали гиперонимами вследствие «разрушения денотативных отношений между словом и его референтом», а их «современный расширенный импликационал не соответствует экспликационалу» [Ушаков, 2009, с. 94 – 97].
Закономерно, что такие происходящие в дискурсивном медиапространстве семантические эволюционные сдвиги отчетливо осознаются медиарайтерами: В языках романо-германской группы слово «гламур» более-менее безобидное. Нет в нем той невероятной глубины смыслов, которая теперь свойственна этому слову в русском языке. За последние годы этот термин стремительно эволюционировал, приобретая все новые и новые значения (Большой город, 2006, 1 дек.); Что уж говорить о нефти, «заголовочнее» которой немного слов в современном лексиконе. Совершенно гуманитарные люди почему-то знают, сколько стоит баррель нефти, и волнуются по этому поводу. А спроси их: что такое «баррель»? В дословном переводе – «бочка». А какая – какая разница: главное, что в выпусках новостей без этой бочки не обходятся (по секрету, баррель – 159 литров) (Российская газета, 2008, 22 февр.); Гламур и глянец – вещи неразделимые? Это понятия очень близкие. Глянец – glossy – это то, что блестит, сверкает, сияет. А гламур – glamour… – никто толком не знает, что это такое (Независимая газета, 2007, 12 июл.).
Как видим, языковая рефлексия пишущих отчетливо и выпукло демонстрирует осознание носителями языка не только значительного усложнения смысловой структуры актуальных медийных концептов, но и их эволюционный дрейф к референциальной диффузности, размытости и неопределенности, знаменующий тенденцию к «фантомизации» их семантики.
О фантомности как имманентной характеристике концепта говорит в финале статьи «Концепт как «зонтиковый термин»» С.Г. Воркачев: «Очевидно, можно утверждать, что «(лингво/культурный) концепт» представляет собой в достаточной мере «фантомное» ментальное образование как в силу своей эвристичности – он принадлежит к инструментарию научного исследования, – так и в силу того, что он является своего рода «ментальным артефактом» – рукотворен и функционален, создан усилиями лингвокогнитологов для описания и упорядочения все той же «духовной реальности» [Воркачев, 2003, с. 12].
Заметим, что исследователь имеет здесь в виду искусственно сконструированную учеными наддискурсивную статическую модель лингвокультурного концепта, концепта-инварианта. Мы же, рассматривая в динамическом аспекте дикурсивно-стилистическую эволюцию концепта, приписываем свойство фантомности находящемуся в процессе постоянного смыслового видоизменения содержанию текстового концепта в совокупности его вариативных текстовых модификаций.
Необходимо отметить, что фантомность как лингвистическая категория и терминоид часто фигурирует в современных трудах по лексической семантике, посвященных специфике семантических трансформаций при употреблении в реальной речевой практике определенных разрядов лексики. Так, М.Э. Рут размышляет о фантомности имен собственных, которые носитель языка склонен наделять фантомными денотатами – апелляциями к культурно значимым тезкам-прообразам (например, Богородице или Просто Марии как прообразам реальной современницы, носящей это имя) – и фантомными коннотатами, «определяющими деление имен на «высокие» и «низкие»» [Рут, 2001, с. 64].
Предметом исследования Е.И. Гусевой стали семантические трансформации, происходящие со специальной терминологией в процессе вхождения ее в общее употребление. Ставя вопрос о «реальности или фантомности» семантики термина за пределами его ограниченной сферы употребления и утверждая, что «слово, как бы ни парадоксально выглядело или звучало это утверждение, перестает быть термином, когда оно перестает употребляться как термин» [Гусева, 2008, с. 16], автор в качестве одного из примеров для анализа избирает имя актуального в конце 1990-х гг. медиаконцепта дефолт. Исследователь отмечает: «Когда слово дефолт узнали «все», перестал действовать такой показатель, как ограниченность области употребления слова профессиональной сферой. И в этом смысле не важно, насколько глубоко эти «все», как и каждый в отдельности, понимают терминологическое значение этого слова… Возможные варианты ответа на вопрос «Что такое дефолт?» – «Термин, относящийся к области экономики». «Что-то, имеющее отношение к деньгам». «То, что было в 1998 году»» [Там же, с. 15 – 16].
В приведенной цитате для нас важна фиксация факта семантической перестройки содержательного наполнения слова, его «отрыва от денотата» (термин Н.Д. Арутюновой) в момент перехода из одной дискурсивной среды (научной) в другую – медийную, а впоследствии – в повседневно-бытовую. Очевидно, что в настоящее время большинство лексем ограниченного употребления проникает через посредство СМИ в узус (в терминологии автора цитаты – в общий язык). Причем в этот момент не происходит смены предмета номинации, вернее, знание об исконном предмете номинации просто остается за пределами актуальной зоны сознания коммуникантов и часто редуцируется до смутного информационного рефлекса, служащего, тем не менее, необходимым импульсом для наполнения семантической матрицы слова новыми медийными смыслами.
Следовательно, в данной экстремальной коммуникативной ситуации автор и, соответственно, адресат медийного сообщения вынуждены прибегать к многократно усиливающим концептуальное напряжение контекста когнитивным процедурам аппроксимации и интерполяции – находить и выводить приблизительное значение новой величины по известным и близким значениям. В качестве таких известных и близких семантических величин, как правило, выступают устойчивые ассоциаты, структурирующие векторы ассоциативно-смыслового развертывания концепта.
Под вектором ассоциативно-смыслового развертывания мы подразумеваем определенное направление смысловой динамики концепта, характеризующееся единством стимулируемых медиарайтерами ассоциативных корреляций и аксиологических установок. Предполагаемое развертывание концепта не только в плоскости текста, но и по «стреле времени» (термин Н.А. Кузьминой), а также в различных пространственных координатах (столицы, регионы и т.д.) отличает векторы ассоциативно-смыслового развертывания концепта от направлений ассоциирования, под которыми в коммуникативной стилистике текста принято понимать «совокупность текстовых ассоциатов, отражающих какую-либо одну сторону (грань) концепта» [Болотнов, 2007, c. 86].
В качестве примера магистрального вектора ассоциативно-смыслового развертывания медиаконцепта нефть приведем вектор нефтяной аддикции, породивший метафорический штамп нефтяная игла. См. заголовки материалов СМИ: Эта коварная нефтяная игла; Соскок с нефтяной иглы; Нефтяная игла вредит России; Нефтяная игла станет длиннее; Укол нефтяной иглы и др.
В русле данного направления интерпретации за счет многократной контекстной актуализации формируется устойчивая ассоциативная соотнесенность нефть – зависимость, а также сопутствующая ей пейоративная тональность социальной оценки.
Семантический и аксиологический антипод вектору аддикции – вектор идеализации, варьирующий от метафорики материнского первоначала, истока жизни (ср.: Нефть – матушка; Нефтяные родники экономики) до трансцендентального символа тотальной онтологической детерминанты всего сущего (ср.: Нефть – это наше все; к слову, данный лозунг фигурирует не только в качестве заголовка ряда медийных материалов, но и в качестве рекламного слогана расположенного в центре Новосибирска модного ночного клуба под названием «Нефть», см. рис. 1).
Рис. 1. Наружная реклама ночного клуба «Нефть» (г. Новосибирск)
Как правило, на стадии эволюционной зрелости концепт демонстрирует уже сложившуюся семантическую структуру в виде условного «генеалогического древа», несущие ветви которого представляют собой ключевые векторы ассоциативно-смыслового развертывания концепта разной аксиологической валентности.
Закон дискурсивно-стилистической эволюции концепта (доказательству регулярной действенности данного закона в той или иной степени посвящены последующие главы работы) мы можем сформулировать следующим образом. Чем больше концепт способен сформировать магистральных интерпретационных векторов, аккумулирующих вокруг себя зоны пикового концептуального напряжения, чем выше градус и чем разнообразнее спектр эмоционально-оценочных коннотаций, катализирующих аксиологическую конфликтность внутри интерпретационного поля концепта, тем более жизнеспособен концепт, тем длиннее его жизненный цикл, тем выше его миромоделирующий потенциал.
Наряду с этим, немаловажной обусловливающей миромоделирующие возможности концепта в медиасфере эволюционной характеристикой является способность концепта приобретать этнические и региональные спецификации. Подобные локально маркированные варианты развития значительно обогащают содержание концепта в плане новых «сюжетных линий» и в плане социоаксиологических интенций. Например, нетривиальную семантическую сопряженность нефти и высокой моды находим в прессе нефтедобывающего Азербайджана: Особо была отмечена коллекция от кутюр Фахрии Халафовой «Богиня нефти», Азербайджан (Жизнь национальностей, 2000, 23 июн.). Примером социоаксиологических интенций в корпоративной нефтяной прессе являются сверхпозитивные заголовки материалов одного из номеров газеты «Пермская нефть» (2010, 19 янв.): «Адреса милосердия», «Черное золото Прикамья», «Новый научный центр», «Общее дело», «Сильные духом».
Однако постепенно, по причине частотности воспроизведения, многократной актуализации ранее новых или же обновленных, а теперь привычных и узнаваемых ассоциативных связей, в интерпретационном поле концепта происходит сначала стабилизация зон концептуального напряжения, а затем, если этому сопутствует такой экстрадискурсивный фактор, как социальная деактуализация, – спад концептуального напряжения и постепенное «затухание» концепта. Действительно, обычно «естественной смерти» концепта предшествует нивелирование его социальной значимости, деактуализация понятия в исторической реальности и общественном сознании.
Кроме того, «затуханию» концепта может способствовать факт своеобразной «вербальной конкуренции», когда на одно понятие претендуют две номинации. Так, концепт гласность, постепенно редуцировавшись до узкого и однозначного в современном словоупотреблении обозначения компонента политики перестройки, проводимой М.С. Горбачевым во второй половине 1980-х, проиграл в конкурентной борьбе такой лингвокультурной универсалии, как свобода слова.
В соответствии с тенденцией к устранению смысловой дублетности языковое сознание современников воспринимает данные две номинации как синонимы и оставляет статус социально значимого концепта за интернационализмом. Ср. высказывание В. Познера о состоянии дел в современной журналистике: И гласность вроде бы есть, и свобода слова (Новая газета, 2010, 10 март.). По-видимому, это связано с факторами глобализации и социолингвистической престижности заимствований (причем не только слов как таковых, но и понятий!) по сравнению с русскими синонимами. Ср. с определением в «Политическом словаре» на Интернет-портале «Мир словарей» (URL: http://mirslovarei.com): Гласность – российское выражение и истолкование свободы слова.
В отличие от «затухающих» концептов, определенные медийные доминанты характеризуются длительным жизненным циклом и высоким миромоделирующим потенциалом. Они обнаруживают иной сценарий развития, предполагающий обретение ими «культурной стабильности» посредством закрепления либо в семиосфере СМИ и массовой культуре, либо даже в семиосфере высокой культуры.
Результатом дискурсивно-стилистической эволюции таких концептов – ключевых смыслообразов, фокусирующих и определяющих наиболее значимые социокультурные тенденции развития общественного сознания эпохи, – становится их переход из статуса медиаконцепта в статус концепта культуры.
Ярким признаком «культурной стабилизации» концепта является появление в его интерпретационном поле тех или иных материализованных вербально версий философской и эстетической рефлексии современников. В этом случае вербально-ментальная целостность медиаконцепта выступает в роли базисного прототипа, лежащего в основе формирующейся лингвокультурной универсалии.
Формально данный процесс характеризуется расширением дискурсивных «сфер влияния» концепта. Как правило, стартовыми позициями немедийной реализации концепта становятся произведения массовой культуры, научно-популярная беллетристика и эссеистика. Последняя, будучи, по сути, элитарной разновидностью аналитической журналистики, воплощает мировидческие интенции авторов-интеллектуалов и способствует насыщению концепта философскими социокультурными смыслами.
Так, феномен гламура осмысляется в статьях таких известных литераторов, как Т. Толстая (эссе 1998 г. носит название «Я планов наших люблю гламурье» (URL: http://scripts.online.ru/misc/news/98/09/10_229.htm)) и Н. Иванова (статья «Сюжет упрощения» опубликована в журнале «Знамя», 2007, № 6), оценивающих гламур как фактор духовной деградации общества. Неоднозначной и отчасти роковой роли нефти в жизни человека и человечества посвящены изданные в 2009–2010 гг. книги А. Остальского «Нефть: сокровище и чудовище», Н. Старикова «Шерше ля нефть» и др.
Социальная значимость, а также семантическая объемность и полифоничность медиаконцепта, как правило, стимулируют его экспансию в сферу массовой и элитарной культуры, где концепт приобретает уже эстетическую интерпретацию. В 2008 г. на экраны выходит фильм одного из выдающихся отечественных режиссеров А. Кончаловского «Глянец», в котором гламур рассматривается как глобальный символ современной постмодернистской реальности в контексте культурного кода «самого массового из искусств».
Авторы словаря «Базовые понятия массовой литературы» отмечают: «Ярким явлением современного масскульта стало формирование специфического «гламурного жанра»… «Гламурный» дискурс проявляется и в заглавиях книг («Гламурная невинность» А. Даниловой, «Гламурные подонки» Д. Полесского, «Дети гламура» Н. Кочелавевой, «Кастинг в гламурную жизнь» А. Лариной), и в псевдонимах (Женя Гламурная – автор романов «ШИКанутые девочки» и «Тертый шоколад»), и в литературных сериях («Глянец. Серия гламурных романов» издательства «Эксмо»; «Гламур» издательства «Азбука-классика и др.)» [Черняк В.Д., Черняк М.А., 2009, с. 34].
Наибольшую вероятность закрепления концепта в культуре предсказывает появление его эстетических модификаций в творчестве мастеров слова. В культовом романе В. Пелевина «Empire V» гламур становится «одним из главных идеологических посылов» [Там же]. Образ нефти ярко и многопланово предстает в отечественной поэзии (см. последний параграф работы) и даже стимулирует появление культурных прецедентных текстов (см. параграф 2.3).
В итоге медиаконцепты, обладающие сильным миромоделирующим потенциалом, трансформируясь в концепты иного ранга – культурные, включая художественные – в результате миграции в немедийные дискурсивные среды приобретают способность продуцировать новые векторы ассоциативно-смыслового развертывания, а также новые возможности наращивать концептуальное напряжение организованных ими контекстов.
Таким образом, жизненный цикл и миромоделирующий потенциал являются двумя тесно взаимосвязанными детерминантами процесса дикурсивно-стилистической эволюции медиаконцепта как динамической вербально-смысловой целостности. В свою очередь, длительность жизненного цикла и мощность миромоделирующего потенциала концепта обусловлена комбинаторным взаимодействием ряда интрадискурсивых и экстрадискурсивных факторов. К первым относится сила концептуального напряжения, количество и семантическая насыщенность векторов ассоциативно-смыслового развертывания, способность миграции в немедийные дискурсивные сферы, ко вторым – существующие в объективной исторической реальности политические, экономические, социокультурные обстоятельства.
Законом дискурсивно-стилистической эволюции медиаконцепта служит закон семантико-аксиологического маятника: чем шире его амплитуда, чем разнообразнее траектория его семантических приращений и мощнее конфликтное взаимодействие его полюсов, тем длиннее жизненный цикл и сильнее миромоделирующий потенциал концепта.
|
