Апостолы

1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   50

(так как очень много и других чудес еще до того времени совер­шалось по Божией благодати в разных церквах, то многие пове­рили и их пророческому дару). Возникли по этому поводу разно­гласия, и братья из Галлии [из Лиона и Вьенны], изложив собст­венное суждение, осторожное и вполне правоверное, извлекли еще письма разных мучеников, у них [в Лионе] скончавшихся, которые те, беспокоясь о мире церковном, находясь еще в око­вах, писали братьям в Азии и Фригии, а также Элевферию, тог­дашнему Римскому епископу” (ЦИ.V.3).

Характерно, что Евсевий, в иных случаях указывающий ис­точники сведений, на этот раз отмалчивается.

Итак, по выходе из подполья вместо того, чтобы обрушиться на провокаторов и подстрекателей, вместо того, чтобы с жаром на­чать отстаивать возвышенность христианской веры и христианской праведности (как это делали прочие христианские апологеты), Ириней Лионский всю свою энергию направил на борьбу с христи­анами-гностиками.

Кем же являлись столь ненавистные Иринею гностики и ере­тики?

Богатый торговец Маркион, противопоставивший доктрины Ветхого и Нового Заветов, явился в Рим при папе Гигине (главен­ствовавшим в 137 – 141). Отцом Маркиона, согласно преданию, был епископ Синопа – оживленного торгового центра на Черно­морском побережье Малой Азии. Маркион передал большую сумму пожертвований римской епархии, а также письма Павла, в которых обнаружилась резкая антиветхозаветная позиция. Впоследствии оказалось, что тексты писем, привезенных Маркионом, значитель­но отличались от тех, что были позже приняты церковным кано­ном. Некоторые авторы даже предполагают, что Маркион имел письма-оригиналы, невесть откуда у него взявшиеся, и что именно благодаря Маркиону церковь владеет Павловым наследием, хотя и значительно измененным затем корректорами. Главная ересь Мар-киона, по мнению ортодоксов, заключалась в неприятии им Ветхо­го Завета. Маркион потребовал от представителей Римской церкви разъяснения, каким образом считают они возможным сохранить хотя бы внешнюю связь между иудаизмом и Христовым Открове­нием, вопреки прямому смыслу слов Христа о невозможности вли­вания вина нового в мехи ветхие (Лк 5.37), о невозможности приставления заплаты к ветхой одежде, отодрав её от новой (Лк 5.36), о невозможности ожидать плода доброго от древа ху­дого (Лк 5.43-44). Маркион формулировал данный вопрос отнюдь

не догматически или сектантски, не сводил его к решению – каки­ми текстами, Нового или Ветхого Завета, следует руководствовать­ся христианину. Проблема мыслилась им гораздо шире: следует ли соотносить христианское провозвестие и христианские идеалы с по­ложительным опытом мировой культуры и восточной мудростью или же христианство должно быть заключено в тесные рамки наци­ональной религии иудеев. Маркион утверждал, что суть данной проблемы заключалась в споре между апостолами Павлом и Пет­ром и что только Павел следовал заветам Христа и передал миру истинный смысл Его учения, искаженного другими апостолами. По мнению Маркиона, Павел был призван к апостольскому служению именно для исправления ошибок, допущенных другими апостола­ми, т.е. для восстановления истинного понимания Христова Уче­ния, оскверненного попытками сближения с иудаизмом. Смысл христианства – в безусловном отрицании иудаистского духа. Цер­ковь же стоит на ложном пути, ибо она принимает, невзирая на яс­ные указания Павла, ошибочное учение о преемственной связи Вет­хого и Нового Заветов. По мнению Маркиона, все евангельские тексты, содержащие указание на тождественность телесного Иисуса и вселенского Христа, суть измышления иудеев и иудействующих христиан, стремившихся извратить смысл спасительного явления Христа. Спаситель Своим пришествием открыл миру истинное Бо-гопознание, возвестив Высшее Всеблагое Божество и упразднив за­кон ветхозаветного Йахве. Поэтому, по словам Маркиона, в Вет­хом Завете и не могло быть никакого указания на Христа: то чая­ние иудейского Мессии, которое толкуется Церковью в христологическом смысле, имело в виду лишь Мессию земного, мо­гучего царя израильского, имеющего целью возрождение иудейст­ва, – и Библейские пророчества о нем доселе не сбылись (о двух Мессиях – в солнечной и в лунной древнееврейской традиции см. «Кумран и Христос» ¹). Явление Христа открыло роду человечес-

Владимиров А. Кумран и Христос. М., 2002. С.268-269, 301, 502. В послева-вилонской еврейской традиции утверждается, что будет два Мессии (Спасите­ля), первый – из рода Иосифа (ср. с Иисусом Христом), а второй, который спасет евреев – из рода Иуды (Давида). Например, Енох в «Книге Еноха» (еврейская редакция) заявляет:

“И я увидел: Мессию, сына Иосифа, и его поколение, и всё, что они сдела­ют с язычниками. И я увидел: Мессию, сына Давида, и его поколение, и все сражения и войны, и всё, что они соделают с Израилем, как доброго, так и злого” (45.5) (цит. по: Тантлевский И.Р. Книги Еноха. М.-Иерусалим, 2000/5760, с.233). В талмудической традиции доминирует точка зрения, что “Мессия, сын Иосифа, – предтеча победоносного Мессии, сына Давида. В

кому познание Неведомого дотоле Высшего Божества и научило стремиться к Нему, отринув власть Демиурга (Йахве) и узы плоти, находящиеся во власти Демиурга. Как отмечает Ю.Николаев, «ре­лигиозное миросозерцание Маркиона всецело принадлежало кругу гностических идей; разница между ним и другими гностическими учителями заключалась лишь в том, что он искал практического применения их созерцания и пытался устранить все несогласия между этими созерцаниями и реальной действительностью, что он разглашал перед всеми братьями во Христе идеи, доступные, по мнению Василида, лишь одному человеку из тысячи. Именно в этом открытом выступлении Маркиона, так далеко ушедшего от ту­манного символизма василидиан или офитов, таилась для Церкви громадная опасность. Критика Маркиона, вынесенная из области трансцендентного созерцания в реальный мир прений об источни­ках и документах, являлась вполне определенной угрозой церков­ному авторитету, едва начавшему вырабатывать своё самосознание. И Церковь имела основание увидеть в Маркионе врага, почти рав­ного по значению Симону Магу, но ещё более опасного в смысле разрушения устоев церковного христианства» ¹.

Почти одновременно с Маркионом, около 140 года, пришел в Рим знаменитый гностик Валентин, который обрел здесь такую популярность, что чуть не сделался епископом Рима, но его пере­играл Пий I.

Еще ранее, в 125– 130 гг., учил другой известный гностик – Ва-силид. Иные гностики или гностические системы прославились еще раньше. Пик основного творческого складывания доктрины раннего христианства, вероятно, пришелся на начало и середину II в.

Другими словами, это время характеризовалось мощным раз­витием христианской (недогматической) теологии, или, вернее ска­зать, – теософии. Гностическое, т.е. первоначальное христианство, пройдя в I в. фазу начального становления, во II в. принесло обильные плоды, открыв эпоху широкого распространения мир­ского христианства. Именно в это время на фоне или среди откры­ваемых гностиками общедоступных церквей появляются первые

конечные дни первый Мессия (сын Иосифа. – А.В.) будет вести войны с вра­гами Израиля и падет в сражении” (Тантлевский И.Р. Книги Еноха. С.233. См.: Вавилонский Талмуд, трактаты: Сукка, 52а-б; Бере’шит Рабба 75:6, 95, 99:2; Бембидбар Рабба 14:1; Шир Хашширим Рабба 2:13.4; Песикта’ деРав Кахана 5:9; Мидраш Техиллим 87:6).

Николаев Ю. В поисках Божества. Очерки из истории гностицизма. Киев, 1995. (Перепечатка с издания 1913 г.). С.263.

догматические и ветхозаветно-ориентированные церкви, пропитан­ные фарисейским духом ригоризма, приверженные внешним обря­дам и искусственным догматам. Зарождающееся догматическое христианство, лишенное духовной искры, поддержку своим уст­ремлениям черпало то в аскетической экзальтации, то в буйной фантазии, гипертрофированно рисуя человеческое прошлое и на­стоящее. Довольно жалкие по сравнению с классической античной литературой творения христианских апологетов середины II в., за­численные догматической церковью в свой актив, даже церковны­ми назвать трудно. Некоторые из них были написаны молодыми авторами с характерным юношеским максимализмом, сменившимся впоследствии зрелыми представлениями, что повлекло сразу же признание церковью позднего творчества этих авторов еретичным. Отцы церкви столь усердно уничтожали раннехристианскую лите­ратуру, по их мнению, несущую еретические мысли, что II век те­перь некоторым теологам представляется временем (в сравнении со временем ап. Павла) застоя и упадка. Оценивая немногочисленные труды христианских авторов II в., сохраненные церковью («Апос­тольские правила», «Пастырь» Гермы, Послания Климента, сочи­нения Аристида, Иустина, Татиана, Афинагора, Феофила Анти-охийского), Адольф Юлихер писал:

«Такой доморощенной морали (проповедуемой данными про­изведениями) соответствует и такой же доморощенный интеллекту­ализм в объяснении религиозных принципов… Особенно убогим кажется нам христианство апологетов потому, что от них, именно от них, на чью долю выпала задача сравнивать свою религию с прежними учениями для доказательства их ничтожества, ожидали возвышенного энтузиазма при раскрытии новых истин христианст­ва. За небольшими исключениями, апологеты ограничивались тем, что в подражание стоическим и эпикурейским критикам осмеивали тупоумие мифов о богах… И помимо этого другие, мелочные черты присущи церкви II века… Проповедник во II Послании Климента, и апологет Аристид, и пророк Герма, и… Афинагор чувствуют себя только толкователями, а не творцами…» ¹.

Но если освободиться от иллюзии, навеянной церковной исто­риографией, о гностицизме, как о якобы «внешнем и чужеродном для христианства явлении», то окажется, что в действительности второй век в лице гностиков стал периодом блестящего развития и глубочайшего осмысления наследия Христа (см. Приложения 7 –

¹ Юлихер А. Религия Иисуса и начала христианства до Никейского собора // Сб.: Раннее христианство. В двух томах. Т.1. М., 2001. С.261-263.

10), тогда как догматическое христианство только-только начинало делать первые неуверенные шаги. «Золотой век» эпохи Антонинов способствовал становлению философского неопифагорейского и неоплатоновского христианства – души, ума и сердца христиан­ской религии. Закат же эпохи Антонинов (кон. II в.) совпал с по­пятным движением в развитии христианства, когда на смену про­грессивным побудительным мотивам и в истории Империи, и в ис­тории христианства пришла реакция. Это хорошо видно на примере трудов Иринея Лионского, суть которых представляет со­бою торможение, запрещение и ниспровержение. Ничего созида­тельного, ничего нового, ничего радующего сердце и вызывающего любовь к автору. За текстами Иринея Лионского вообще трудно обнаружить живую личность. Такое ощущение, что перед читате­лем не человек, а система. А возможно ли созвучие сердца с «сис­темой»? Но если нет сердечного трепета, который надеешься ощу­тить при встрече с учеником ученика самого апостола, то, может быть, встретишь здесь мудрость или высокий интеллект? Отнюдь, перед нами вполне посредственная логистика, к тому же изобилу­ющая внутренними противоречиями и явными неувязками.

Другими словами, классическое попятное движение – реак­ция. Но ведь и во всей Империи с приходом к власти Коммода ца­рило омертвение и деградация. Конечно, нельзя все проблемы это­го времени связывать лишь с личностью Коммода. Как говорится, каждое время заслуживает своего правителя. Накопившиеся к кон­цу II века экономические, социальные и политические проблемы при неумелом и безынициативном правлении императора постави­ли Империю на грань развала. Провинции захлестнула волна гра­бежей и разбоев. Даже Септимию Северу с большим трудом удава­лось после Коммода поддерживать в Империи относительный по­рядок. После смерти Коммода с 193 по 197 гг., по сути, шла гражданская война. Даже с чисто культурной точки зрения в Им­перии наблюдался очевидный спад. К 160 г. перестал звучать го­лос Светония, к 170 – Аппиана, к 179 – Клавдия Птолемея, к 170 г. – Апулея, к 180 г. – Лукиана.

В начале III в. историк Дион Кассий, сенатор и крупный зем­левладелец, в написанном им труде по римской истории отразил чаяния элиты того времени: полное уничтожение городских авто­номий; подавление всякой самостоятельной мысли, однотипное го­сударственное образование, изгнание философов и религиозных проповедников; беспощадная расправа со всякими мятежниками; сильная власть императора, опирающегося на «лучших», т.е. на са­мых богатых людей. В период деградации и распада подобные ме-

ры старого режима являются весьма распространенными. (Пред­дверие Второй мировой войны тому самый яркий пример). Но можно отметить, что точно такую же по духу программу реформа­ции христианства изложил и Ириней Лионский, программу, кото­рая была взята на вооружение Римской церковью. И.Г.Гердер пи­сал, что могло бы показаться, что

“Провидение воздвигло римское государство и латинский язык в виде моста, по которому кое-что из сокровищ первоздан­ного мира должно было перейти и к нам. Но это был бы тогда самый скверный мост, какой только можно избрать, потому что именно строительство его и лишило нас большей части сокровищ древнего мира. Римляне разрушали, а другие народы разрушали Рим, – но ведь те, кто разрушает, не могут беречь” ¹.

Получается, что на закате Римской империи чаяния интеллек­туальной элиты римского общества и римского епископата оказа­лись одинаковыми. По иронии судьбы «апокалипсический зверь», которым представлялся Рим ранним христианам, вдруг в лице епи­скопов Рима оказался во главе христианства, насадив мироощуще­ние и порядок, глубоко чуждый заповедям Христа, чуждый грече­ским и малоазийским церквам, образованным Павлом, – порядок уходящего мира.

Итак, окончание эпохи блестящих римских императоров и на­ступление общего кризиса в Империи странным образом пошли во благо Римской церкви. Прямо-таки «пир во время чумы». Между прочим, эта чума как раз вспыхнула в 180 г. и унесла жизнь по­следнего императора эпохи Антонинов – Марка Аврелия. Болотов пишет:

«Со смертию Марка Аврелия в 180 году в положении христи­ан наступила перемена к лучшему. На римский престол вступил сын (Марка Аврелия)…

1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   50

При копировании материала укажите ссылку © 2024
контакты
rykovodstvo.ru