Книга седьмая куда улетели белые лебеди? (гражданская война в Сибири, 1918-1920 гг.) Документальное повествование о превращении «белых лебедей»
|
Скачать 2.85 Mb.
|
Я ликовал: ведь меня в Кургане уже четвертый год не принимали ни на какую работу, хотя я уже имел две престижные профессии, в 1973 году в Московском историко-архивном институте (ныне университет) в качестве соискателя успешно защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Значит, закончил три университета, в том числе и наш Курганский университет марксизма-ленинизма. Однако меня не принимали на работу ни в один институт, ни в одну редакцию газеты по моей профессии, потому что я был беспартийный, а простым рабочим не принимали потому, что имел высшее образование и ученую степень. Чтобы не помереть с голоду, пришлось мне нелегально устроиться ночным сторожем в столовую, находившуюся на окраине города. Теперь моим мучениям, кажется, пришел конец! По новой Советской Конституции я имею право не только на труд, но и на выбор профессии! Пишу официальное заявление в Курганский обком КПСС – этот наш «руководящий и направляющий орган власти», чтобы мне помогли устроиться на работу в одно из высших учебных заведений. Никакого ответа. Тогда я туда же написал второе заявление и узнаю по телефону, что мои заявления получены и переданы в отдел науки и учебных заведений. Но и оттуда я не получил никакого ответа. Еще два заявления я написал самому первому секретарю Курганского обкома КПСС Ф.К. Князеву и заведующему отделом школ и высших учебных заведений Курганского обкома КПСС Н.А. Кузнецову. Результат тот же. Очевидно, я никогда бы в жизни не смог понять эту ложь новой Конституции СССР 1977 года, если бы на собственной шкуре не испытал ее. Испытал и в порыве откровения и какой-то внутренней свободы («пролетариату нечего терять») написал на нее пародию. Вот она: На весь мир поднялся трезвон, Как будто совершилась революция: Вышел новый основной Закон – Советская Конституция! Ее обсуждает рабочий люд, Утверждают на Верховной сессии. Она всем обещает право на труд И право на выбор профессии. И чувства мои как-то без слов Невнятно мычат и на свободу рвутся: Я, кажется, тоже кричать готов – «Да здравствует новая Конституция!» Какой замечательный это Закон! Заботой о людях пронизан. Я рад ему очень, но он… Не для меня написан. Для меня же он хуже отравы, Потому что до самой пенсии, Видать, не добиться мне этого права – Работать по своей профессии. Я защитил диссертацию, Мне наукой заняться охота, И я пишу во все инстанции: «Дайте мне такую работу!» Но мне отвечают неохотно, А иные речисто: «Мы даем такую работу Только для коммунистов!» … Каждый день из моего дома-морга Жизнерадостные визги раздаются – Это я, глупея от восторга, Приветствую Новую Брежневскую Конституцию! И еще одно стихотворение я тогда написал на эту тему «С партбилетом и без партбилета»: Здесь что-то не то, не по совести это: У человека никаких прав нет, Если он не имеет партбилета, И все права – если имеет партбилет. Без партбилета трудно ученым, Писателем и журналистом стать. Без него ты, как неиспеченный, Будто нехристем родила мать. Партбилет – это правда, закон и честь, И сама жизнь, я бы сказал. Партбилет – это, братцы, есть В жизни проходной бал. Поэтому у нас все специалисты, И те, у которых образования нет, Всякие сволочи и карьеристы Хотят получить партбилет. И получают его самые первые, И самым нахальным образом. А убеждения – правые, левые, - Для них не являются тормозом. Только с партбилетом в ногу с веком Ты можешь шагать. Только с партбилетом тебя человеком Будут считать. А без партбилета – и слов нету: Ты не человек. Без партбилета на тебя вето Наложил век. А с партбилетом тебе и зарплату Повысят. И представят к звезде. С партбилетом, как будто по блату Тебя продвигают везде. А без партбилета ты никому не нужен, Не пройдешь ни в архив, ни в обком. На любой работе, на любой службе Ты будешь униженным дураком. Без партбилета ни шагу в жизни Невозможно шагнуть: Как будто врагу Отчизны, Тебе обрезали путь. Без партбилета я не живу, а рыскаю, Потому что нет никакого пути. И я вынужден на самую низкую Теперь «должность» пойти. Без партбилета – другой «должности» нету. Нету и все! Хоть с ума сходи. Не хочешь работать – гуляй по свету… Или вот в сторожа иди. Без партбилета ты хуже идиота, Хуже проходимца и всякой бестии. Да, без партбилета не всякую работу Можно найти по своей профессии. Без партбилета я, журналист и ученый, Не стою сейчас ни гроша: Как не крещенный, как не испеченный, Вынужден пойти в сторожа… Но, чтобы не сойти с ума, я должен был поддерживать оптимизм и фанатическую веру в то, что все-таки наступит когда-нибудь торжество справедливости и правды. Мне помогали в этом философские размышления о превратностях нашей советской действительности, ведение дневника и стихи, которые я сочинял обычно бессонными ночами во время своих дежурств. Так, я опоэтизировал работу ночного сторожа в столовой № 26, расположенной в районе Курганской ТЭЦ. Вот одно из них: Моя работа – новая: Я сторожу столовую, Я сторожу столовую Уже несколько лет! Смеются пустоголовые: Профессия – хреновая, А я говорю: нет! Профессия, что надо! Интеллектуальный труд: Сиди себе, поглядывай, Где, чего сопрут. По ночам чуть жутко. Ветер дикий свищет, За окном сгущается Кромешная тьма. Но, продежурив сутки, Получаешь пищу Не для бренного желудка, А светлого ума. Здесь, на окраине города, Ночью никого нет. И я чувствую себя гордо, Я чувствую себя бодро, И отпустил себе бороду, Как старый дед. СТРОЧКИ ИЗ ДНЕВНИКА: «Ночь на 3 ноября 1977 г. Сегодня на дежурство я взял с собой почитать библиотечную книгу «Милитаризм в идеологии и практике маоизма», Москва, 1976 г. Обратил внимание на слова на странице 23: «Одним из основных политических лозунгов, выдвинутых ныне пекинской верхушкой, является лозунг: «Партия руководит всем!» «Но ведь это лозунг и советских коммунистов», - подумал я. В новой Конституции СССР подчеркнута «руководящая и направляющая роль КПСС». Даже фашисты не так откровенно претендовали на власть. В первоначальном Уставе фашистской партии Италии, утвержденном Большим фашистским советом 12 ноября 1932 г., говорится: «Национальная фашистская партия является гражданской боевой организацией, действующей по приказу дуче и находящейся на службе фашистского государства». (Пальмиро Тольятти, Лекции о фашизме, М., 1974, стр. 77). Почему бы и нашей партии не быть на службе советского государства? А у нас, наоборот, - Советы на службе партии. Разве это по-ленински? У китайских коммунистов так же, как и у фашистов, определена и роль вождя в партии: «Единое руководство партии – это прежде всего руководство председателя Мао». (Указ. соч., стр. 23). У нас на практике то же самое. Брежнев определяет политику партии так же, как ее определяли Сталин и Хрущев. Мы сейчас критикуем китайцев, а чем же мы отличаемся от них? Китайцы так же, как и мы, провозгласили политику «большого скачка», которая ставила задачей в исторически кратчайший срок превратить Китай в ведущее социалистическое государство и через несколько лет по общему уровню производительных сил сравняться с СССР и США. А к чему привела эта политика? К гибели 31 миллиона человек от физического истощения и несчастных случаев. Жили мы десятки лет, не замечая Развития Великого Китая. А потом, как будто невзначай, Увидели теперешний Китай И удивились: «О, боже! До чего же отвратительная рожа! До чего крива и исковеркана!.. – Мы смотрели в собственное зеркало. Когда я учился в университете, у нас была «великая» дружба с Китаем, основанная на общности партийных задач и интересов. Заместитель Председателя ЦК КПК тов. Чжоу Энь-лай на XXII съезде КПСС (19 октября 1961 г.) сказал в своем выступлении: «Эта великая сплоченность и дружба между народами наших двух стран будет жить в веках, подобно тому как Янцзы и Волга будут вечно нести свои воды (Аплодисменты)». Однако почему-то страны с однородной политической системой уживались плохо между собой: Политика с Китаем у нас какая-то двуликая: То дружба с ним была при Сталине великая, А при Хрущеве вдруг сделались великими врагами, И друг друга резво брыкнули ногами… Отгородились друг от друга Великою стеною, Угрожая друг другу Великою войною. Считая себя Великими коммунистами, Покрыли свои страны Великими убийствами. Везде Великое, везде Величие, А в общем-то между нами – Никакого различия! И чем мы и китайцы отличаемся от фашистских государств? Там и там давит народ удушливый пресс партийной диктатуры. Там и там репрессии и гонение инакомыслящих, разделение общества на два различных по своему положению «класса – партийных и беспартийных. Например, в нашем многомиллионном государстве существует обособленная каста людей в 15 миллионов человек, которые называются коммунистами и живут совершенно по другим законам, чем весь народ. У них другие права и обязанности, другие нормы поведения в жизни – все другое, как в другом государстве. Например, если член партии совершил уголовный поступок, то он не подвергается наказанию по существующему кодексу законов, а вначале решает его участь партийная организация, в которой он состоит. А если эта партийная организация состоит из таких же жуликов, как он сам, то преступник избегает вообще наказания: ему в крайнем случае выносят выговор и оставляют на свободе. Партийный билет остается при нем. А преступника с «красной книжицей» ни один прокурор не может посадить за решетку. Мне пришлось с этим не раз сталкиваться в своей журналистской работе. Так, работник завода Кургансельмаш Федор Иванович Срывков еще до войны, когда жил в Гомеле, обокрал ОРС. Попался на воровстве, но его не посадили, потому что был членом партии, а перед партией он «покаялся», что больше не будет. Ему простили. В годы войны, работая мастером на номерном заводе в Кургане, он стал красть хлебные карточки у рабочих. Тоже попался. Снова «покаялся» перед партийной организацией – и ему опять простили. После войны он стал заместителем директора по быту на заводе Кургансельмаш, здесь он начал воровать по большому счету. Но крал уже «умно», снабжал ворованным членов партийного бюро. Поэтому когда он снова попался, «партийный суд» завода решил не исключать его из партии, а, следовательно, опять-таки спас его от уголовного наказания. Ему, как обычно, объявили выговор с занесением в личное дело, потом перевели на другой завод с повышением в должности. Вот и выходит, что у нас существует обособленная каста людей, для которых существуют другие законы, чем для всех людей, - очень удобные для жуликов, проходимцев и карьеристов. Существуют как бы два государства – одно в другом. С двумя различными кодексами законов.1 Коммунисты не только юридически обособлены от остальной массы народа. Партийная элита пользуется отдельными спецмагазинами, спецполиклинниками, спецтранспортом, спецдачами, спецдомами, спецуслугами и прочими спецами. У партийной касты имеются и собственные учебные заведения, куда беспартийных учиться не принимают, например, Академия общественных наук. И в каждом высшем учебном заведении у нее имеются собственные кафедры КПСС… Партия вообще сделала общественные науки привилегией своих членов. Представители партийной касты стали настолько далеки от народа, что часто, соприкасаясь с ним, попадают в глупое положение. Так, на собрании в честь 60-летия Советской власти, состоявшемся в Доме политпросвещения, председатель облисполкома Махнев в своем выступлении обронил такую фразу: «Благосостояние народа у нас с каждым днем улучшается, товарищи! Например, в настоящее время для каждой советской семьи ничего не составляет к празднику хорошо сервировать стол…» В зале раздался шум и смех. … Сегодня я усомнился в марксистской формулировке фашизма, данной на XIII Пленуме ИККИ (ноябрь-декабрь 1933 г.). Она так его определяет: «Фашизм есть открытая террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических и наиболее империалистических элементов финансового капитала». Иначе говоря, фашизм, по этой формулировке, означает, что это диктатура империалистической буржуазии – авангард (передовой отряд) буржуазии. Против этого определения у меня имеются два возражения. 1. Рабоче-крестьянский, т.е. народный состав фашистских партий. Они даже называются не буржуазными, а именно Рабочими. И еще Социалистическими. Например, Германская национал-социалистическая рабочая партия, во главе которой был мировой кровавый тиран народа Гитлер. Почти так же называлась и наша коммунистическая партия – Российская социал-демократическая рабочая партия, во главе которой был тоже мировой кровавый тиран народа Сталин. Разве нет здесь сходства? Можно провести целое исследование, в чем проявлялось их сходство и какие истоки питали тиранию, их природа. 2. Если фашизм – это авангард буржуазии, то почему в 1936 г. в Испании и в годы Великой Отечественной войны против итальянского и германского фашизма воевали 54 буржуазных страны? Как могла буржуазия воевать против своего собственного авангарда? А если наша коммунистическая партия – это авангард рабочего класса, то почему в том же 1936 г. и в годы Великой Отечественной войны она вступила в союз с буржуазными странами против фашизма, а со многими социалистическими странами после войны разорвала отношения, например, с Китаем? Отсюда напрашивается вывод, что фашизм и наша коммунистическая партия, в том виде, в котором она сейчас существует, имеют одинаковую социальную природу, которую я назвал бы бонопартизмом. Это возврат к средневековым формам правления, вырождение буржуазного общества, а не передовой его отряд. Поэтому как в фашистских, так и в нынешних так называемых «социалистических» странах руководит государством не буржуазия, не народ, а Муссолини, Гитлер, Сталин, Брежнев и разные генералы, вырвавшие власть у буржуазии, или иначе говоря, у народа, если буржуазию понимать в широком смысле слова, включая в него крестьян и интеллигенцию. А рабочие для них служат просто ширмой. 16 ноября 1977 г. Сегодня слышу по радио, что Брежнева снова наградили – на этот раз золотой медалью «Карла Маркса». Не понимаю, за что его все время награждают. За то, что народ свой довели до крайней нищеты? Кругом бюрократизм, бесправие… И новая Конституция – это насмешка над русским народом. Неужели этот человек настолько ослеп от блеска своей славы, что ничего не видит, что делается вокруг него? … Говорят, в ЦК состоялось совещание чрезвычайной важности, посвященное нашему экономическому кризису. Встал один министр и говорит: - Целину мы распахали – теперь у нас не хватает земли. Между тем, мы очень много отводим пашни под кладбища. Брежнев спросил его: - Так что же Вы предлагаете? Всех в крематориях сжигать? - Нет, - ответил министр, - можно и не сжигать, а изменить обряд похорон. - Как так? - Очень просто. Я предлагаю хоронить людей не лежа, а стоя – тогда у нас много освободится земли, которую можно будет засеять хлебом и овощами. Встает второй министр и говорит: - Кроме того, у нас кризис и с деревом, Леонид Ильич. Леса вырубили, а новые еще не выросли. Между тем, много тратится древесины на гробы. Брежнев: - И что Вы предлагаете? - Предлагаю хоронить наш народ не в гробах, а целофановых мешках. Встает третий министр: - Хочу также отметить, что у нас много расходуется мрамора и железа на разного рода надгробные памятники. - Что Вы предлагаете? - Предлагаю закапывать покойников по пояс, и тогда не нужно будет ставить памятника – сразу будет видно, кто похоронен. А чтобы предохранить их от коррозии, будем прикрывать их целофановыми мешочками… Боже, до чего ж мы обалдели, До чего дошли – захватывает дух! Как будто шоры нам всем красные одели, Чтобы ничего не видели вокруг. Мы в шорах этих совсем скотиной стали: Куда нас дернут – туда и побежим. А самостоятельно мыслить перестали, Ни честью, ни совестью своей не дорожим. А кучер наш такое вытворяет!.. Что поделаешь? Старческий маразм. В глухой тупик кобылу загоняет Всем иностранцам напоказ. Несемся в пропасть и, быть может, скоро Мы все там брякнемся костьми. Может, тогда спадут с нас эти шоры? Может, тогда мы станем все людьми?.. ЛИЧНОЕ ПИСЬМО ТОВ. Л.И. БРЕЖНЕВУ Наступил 1978 год. Я по-прежнему работаю ночным сторожем столовой № 26, расположенной за городом, возле ТЭЦ. Езжу на дежурство через день. Как и подобает ученому, со мной всегда неизменный черный портфель с металлическими застежками, раздутый от содержимого. Но в нем содержатся не научные работы, а моя постель – небольшая подушечка и коврик, похожий на лошадиную попону, с живописным рисунком. Сплю я в коридоре столовой на узком деревянном топчане со следами грязных подошв: днем по нему ходят, как по полу. Наутро невыспавшийся и пропахший жирными запахами кухни я возвращаюсь на автобусе домой. Дорогой досыпаю или сочиняю стихи о своем жалком житье-бытье. Жизнь моя напряжена до предела. Я жутко недоволен своей судьбой. Чаша терпения переполнена. Достаточно еще одной горькой капли – и сосуд лопнет. И капля эта капнула. 11 мая 1978 года на меня свалилась еще одна беда, которую я уже не мог перенести. Я пошел получать в бухгалтерию столовой зарплату и увидел, что мне за апрель начислили всего 54 рубля вместо 88 рублей, на которые рассчитывал, так как добросовестно дежурил через день по 12 часов подряд, включая субботу и воскресенье. У нас в апреле положено было не три, а два с половиной сторожа, то есть я работал на полторы ставки и впервые за три года должен был получить такую высокую заработную плату, которую ждала вся моя семья, особенно сын – главный распределитель финансов. И вдруг мне выдают на руки даже меньше обычного, а я работал больше обычного – не через двое суток, а через сутки. - В чем дело? Почему мне так мало начислили? – в крайнем изумлении спрашиваю бухгалтера Никифорову Н.А. - С вас высчитали налог за три месяца, - сухо ответила она. - Какой налог? Ведь он не положен с низкой зарплаты! - А вам положен. - Почему? - Потому что вы работаете по совместительству. - Откуда вы взяли? И как можно работать по совместительству, если у вас лежит моя трудовая книжка? - Все равно положен, так как у нас по штату нет сторожей, и деньги нам переводит ТЭЦ по соглашению, а это значит, что с вас надо брать налог… Я ничего не понял из этого объяснения и спросил: - Значит, ТЭЦ виновата в том, что мне вместо 88 рублей заплатили 54 рубля? - Да, ТЭЦ, - ответила бухгалтер. Я сходил на ТЭЦ. Там сказали: - Нет, виноват трест столовых, его система. И объяснили мне, что путем нарушения финансовой дисциплины, трудового законодательства и инструкции сторожевой охраны бухгалтер Никифорова экономит для каких-то своих целей ставку сторожа, то есть те деньги, которые по соглашению с ТЭЦ переводятся столовой № 26. Полставки она экономит за счет того, что финансирует не три сторожа, как принято везде, в том числе и в государственной внутриведомственной охране, а два с половиной сторожа, мотивируя тем, что они должны работать не по 15, 20 и 24 часа через двое суток, а по 12 часов через сутки, то есть с 7 часов вечера и до 7 часов утра, включая, конечно, субботу и воскресенье. Тем самым бухгалтер Никифорова нарушает инструкцию сторожевой охраны, поскольку столовая № 26 прекращает работу уже в 4 часа вечера, и сторожа таким образом лишены возможности принимать объект, а, следовательно, с них снимается и ответственность за его охрану. Еще полставки она экономит на том, что взимает налог с низкооплачиваемых сторожей – это грубое нарушение советского трудового законодательства. Выслушав эти объяснения, я вернулся в бухгалтерию столовой, чтобы разоблачить махинаторов. Но махинатор Никифорова и слушать меня не хотела, далдонила свое: - Перечисление денег с ТЭЦ равносильно тому, что человек работает по совместительству, поэтому с тебя следует брать налог. Что касается нормирования рабочего дня сторожей, то кондитеры в столовой № 26 должны работать до 7 часов вечера, а поэтому можно принимать объект и в 7 часов. Так ничего и не добившись, я пошел в трест столовых добиваться правды, сказал начальнику треста, что самоуправство Никифоровой привело к тому, что все мои сторожа-напарники поувольнялись с работы и вместо них принят такой «сторож», который вообще не сторожит, а деньги получает, и это вполне устраивает бухгалтера Никифорову и фиктивного сторожа-«подснежника». (И здесь объявились «подснежники»!). - Кроме того, бухгалтер Никифорова взяла с меня налог, как с козла отпущения, и за тех сторожей, которые уволились с работы, то есть сразу за три месяца. Разве это не очевидное злоупотребление? – сказал я. Но, очевидно, начальника треста столовых вполне устраивали махинации бухгалтера Никифоровой, и он не захотел восстанавливать справедливость, устроил мне бюрократическую волокиту. В общем образовался заколдованный круг, из которого невозможно было прорваться к правде. Вскоре я понял, что в нашем тресте столовых творится так много злоупотреблений, что ни один человек не сможет справиться с ними: на это у него не хватит просто физических сил, он вынужден будет или смириться с неизбежным злом или уйти с такой работы. На его место придут другие – и все повторится. А бюрократ станет еще более нахальнее и сильнее. И я вдруг понял, что передо мной раскрылась бездна. Я пришел домой, в свою трехкомнатную квартиру, не оплаченную уже за несколько месяцев. Жена была на работе, дети – в школе. Никто не мешал мне совершить последний решительный шаг в жизни. Но я чувствовал себя неодиноко. С деревянных самодельных стеллажей, покрывших все стены моего кабинета от пола до потолка, разноцветными корочками книг на меня смотрели великие классики. Они, казалось, молчаливо одобряли мое решение. Многие из них тоже прожили несладкую жизнь. Я был совершенно спокоен, но прежде чем перейти Рубикон своей жизни, сочинил стихотворное завещание: Жить прожить – не поле перейти, - Я верил в эту истину железно. Но как тут быть, если на пути Вдруг зазияла черной пустотою бездна? Ее не перепрыгнуть, ее не обойти, И на канате вниз нельзя спуститься. … Раскинь же руки и в нее лети, Чем страхом перед ней всю жизнь томиться! И я бросился в эту «бездну»: сел за письменный стол и начал писать личное письмо Генеральному секретарю Центрального Комитета КПСС, Председателю Президиума Верховного Совета СССР, товарищу Леониду Ильичу БРЕЖНЕВУ от безработного кандидата исторических наук, журналиста ПЛЮЩЕВА Владимира Алексеевича, проживающего в г. Кургане, улица Куйбышева, 166-«А», кв. 8. Писал его, не отрываясь от бумаги, два дня и две ночи. Отпечатал на пишущей машинке – получилось 88 машинописных листов. Таким образом, для меня эта цифра оказалась роковой: 88 рублей я должен был получить за сторожевую работу, но не получил, и теперь эта цифра решает мою участь. К письму я приложил все свои заявления в Курганский обком КПСС насчет работы и эпиграммы на главных партийных секретарей и заведующих отделами, за которые мне могла грозить тюрьма или сумасшедший дом, если бы о них узнали местные власти. Интересно, а как центральная власть прореагирует на них? На всякий случай надо подготовиться ко всему. Письмо было отправлено – Рубикон перейден. Будь, что будет, а так жить тоже нельзя, да и просто невозможно. Приведу начало и конец из этого письма: «Уважаемый Леонид Ильич! Обстоятельства вынуждают меня обратиться лично к Вам, поскольку все высокие инстанции, куда я обращался, - и в Кургане, и в Москве, - не в состоянии защитить меня по законам, которые у нас на бумаге написаны, но в жизнь не претворяются. Дело в том, что я – беспартийный кандидат исторических наук и журналист, окончивший два университета, получивший высшее журналистское и политическое образование в системе партийной учебы, защитивший диссертацию на историко-партийную тему, издавший научных работ на эту тему больше, чем все учебные-историки Кургана, и имеющий отличные характеристики с последних мест работы, - вот уже четвертый год не могу найти себе работу по своей профессии в нашем городе, где живу уже более двадцати лет, направленный сюда после окончания факультета журналистики Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова, несмотря на то, что наш город остро нуждается в специалистах именно моего профиля, в высших учебных заведениях здесь только одна треть преподавателей имеет ученые степени и звания. Четвертый год моя семья, состоящая из четырех человек, влачит полуголодное существование, так как, не имея никакой рабочей специальности, я вынужден работать сторожем в столовой, жена тоже получает низкую заработную плату, не выше ста рублей в месяц. Все мои отчаянные попытки добиться своих прав по статье 40 Конституции СССР пресекались самым бесцеремонным образом, о чем представляю Вам соответствующие свидетельства – четыре копии моих безответных заявлений в Курганский обком КПСС с просьбой помочь мне трудоустроиться хотя бы на самую низкую для кандидата наук должность ассистента. Моя судьба – не единственный случай в нашем небольшом Кургане. Недавно, 12 апреля 1978 года в «Литературной Газете», № 15, на стр. 13, был опубликован фельетон Александра Бородина «Парадокс Кузнецова», в котором говорится, как талантливый ученый Геннадий Алексеевич Кузнецов, кандидат философских наук, доцент с девятилетнем педагогическим стажем, читавший вузовские лекционные курсы математического анализа, линейного программирования, теории вероятности, математической статистики и математической логики, автор полутора десятка опубликованных научных работ в расцвете своих творческих сил «переквалифицировался» в простые рабочие – работает аппаратчиком четвертого разряда на курганском комбинате медицинских препаратов и изделий «Синтез». В этом фельетоне есть даже такой подзаголовок: «Талант за бортом!» В чем же дело? Почему в Кургане существуют такие парадоксы? А может, не только в Кургане?.. Почему нарушается важнейшее из основных прав человека – право на труд? Ведь оно является правом на жизнь. Оно было провозглашено в нашей стране в первые же дни после победы Великой Октябрьской социалистической революции и нашло свое отражение в советском законодательстве, в частности в Конституции 1936 года. В новой Конституции это право расширено: «Граждане СССР имеют право на труд… включая право на выбор профессии…» – гласит ее 40-я статья. Какой замечательный это закон, Заботой о людях пронизан. Я рад ему очень, но он Не для меня написан. Не для меня – потому, что я беспартийный. А беспартийных в нашей стране миллионы людей. Тогда, может быть, он написан только для членов КПСС? Но ведь у членов КПСС имеются свои законы, которые называются «партийной дисциплиной». Они зафиксированы в Уставе КПСС. Поэтому члены партии по существу тоже не имеют права на выбор профессии, многие из них работают там, куда их поставила «партия». А «партию» в подобных случаях олицетворяют партийные бюрократы – люди в большинстве своем недалекие и подлые, с сомнительным «высшим» образованием, пользующиеся своей властью в личных, корыстных целях. В результате почти все партийные ставленники-руководители сидят у нас не на своих местах: областной торговлей руководит электротехник со средним техническим образованием, печатью – милиционер, издательством – работник госбезопасности, идеологией – аморальный экономист, окончивший на склоне лет ВПШ, а вузами и учеными заведует анекдотическая личность, не имеющая никакого отношения к науке. Получается, как в басне Крылова: сапоги чинит пирожник, а пироги печет сапожник. А беспартийные специалисты вообще ничем не защищены от партийного деспотизма, становятся безработными или вынуждены идти на любую работу, где тоже бывают унижены и лишены элементарных человеческих прав. Некоторые из них не выдерживают: спиваются, кончают жизнь самоубийством, деградируют и прочее. Приведу конкретные примеры…» Вместе с конкретными примерами я показал неприглядные портреты партийных секретарей Курганского обкома КПСС, заведующих отделами, которых за их поступки давно пора разогнать и исключить из партии, но они продолжают работать и творить зло. Дал портреты некоторых наших главных цензоров, редакторов, издателей и «ведущих» ученых, вроде Горелова, который в своем последнем «критическом» письме на имя секретаря Курганского обкома КПСС П.А. Матвеева и редактора газеты «Советское Зауралье» Н.Ф. Иваненко, датированным 12 марта 1978 г., провел удивительное сравнение меня с Солженициным и Мао Цзэ-дуном. Я показал портрет секретаря партбюро Курганского пединститута, заведующего кафедрой КПСС и политэкономии, кандидата исторических наук, доцента Н.С. Шляпникова, который по инициативе П.А. Матвеева создал в Кургане «научный центр» по выпуску халтуры. Этот «центр» назывался «хоздоговорной группой». Ее в конце концов раскритиковала газета «Правда» в статье «История по заказу», опубликованной 6 июля 1975 г., № 187. Курганский «научный центр» за счет колхозных и совхозных денег издавал скороспелые, недоброкачественные произведения, приносящие удовлетворение только самим авторам и в первую очередь Н.С. Шляпникову, который на основе этих публикаций готовил докторскую диссертацию. Я написал: Это жадный и безнравственный хапуга – Льстив, высокомерен и нахален. Он вначале может притвориться другом, А потом тебя проглотит с потрохами. У него нет совести и ничего святого, У него явно шпионское нутро. И надо же, поставили такого Возглавлять в институте партбюро! …………………………………………. Для него главное – деньги иметь в кармане, А все остальное – пустяки. Очки он носит в золотой оправе, А в глазах его тускнеют медяки. Я написал Брежневу и про главного редактора издаваемой халтуры М.И. Шушарина – тоже халтурщика и пьяницу, «дослужившего» до члена Союза писателей: На внешний вид рубаха-парень Михаил Иосифович Шушарин, А в сущности – поганый гриб: Вор, взяточник, растленный тип. И пьяница, каких не видел свет, И таких не видел аферистов: Он у своего друга-журналиста Выкрал даже партбилет… Таких из партии надо гнать помелом, А его, как будто для издевательства, Назначил Курганский обком Старшим редактором издательства… Его тоже критиковала центральная печать за халтуру и плагиат: см., например, фельетон «Пахнет прериями», опубликованный в журнале «Журналист», 1974 г., № 6, и газету «Правда» от 4 декабря 1970 г. и 6 июля 1975 г. Однако для него эта критика была, как с гуся вода, наоборот, за халтуру его приняли даже в Союз писателей: потому он стал писатель, что являлся сам издатель. И другие издатели становились таким образом «писателями». Например, Спичкин (Огнев) (бывший работник госбезопасности): Мне сказал один приятель, Что в Кургане есть писатель: То ли Огнев, то ли Спичкин. Но слова «писатель Спичкин» Мы поставили б в ковычки: Потому он стал «писатель», Что писатель – сам издатель! Мое личное письмо Л.И. Брежневу заканчивалось такими словами: «Уважаемый Леонид Ильич! Более двадцати лет я живу в Кургане, куда честно поехал по распределению нашего Центрального Комитета КПСС. И сейчас не боюсь сказать, что все эти годы я честно, упорно, совершенно бескорыстно и не безрезультатно трудился, чтобы внести свою лепту в развитие исторической науки и культуры Кургана. Но в конечном итоге остался у разбитого корыта. Я не могу работать по своей профессии ученого-историка и журналиста только потому, что беспартийный и на моем пути стоит зазнавшийся и заевшийся партийный бюрократ в лице секретаря обкома партии П.А. Матвеева. А в партию я не могу вступить потому, что работаю сторожем в столовой, и в партию таких не принимают. Как мне выйти из этого заколдованного круга? Я не прошу, чтобы система приспосабливалась ко мне, я прошу помочь мне самому приспособиться к этой системе и реализовать свои права, которые мне даны новой Конституцией: 1. Я хочу, как и все нормальные люди, работать по своей профессии, и это мое естественное желание гарантируется, но не обеспечивается статьей 40 новой Конституции СССР. 2. Я хочу, чтобы мне не запрещали печататься в газетах, и это мое естественное желание гарантируется, но не обеспечивается нашими законами. Кроме того, я журналист по образованию и пишу не антисоветские, а военно-патриотические статьи и очерки, которые хорошо воспринимаются нашими читателями. 3. Я хочу быть членом Коммунистической партии, и это мое естественное желание гарантируется, но не обеспечивается Уставом КПСС, несмотря на мои положительные характеристики и труды, по которым в какой-то степени воспитывается курганская молодежь на революционных и боевых традициях. 4. Я хочу также, чтобы партийные бюрократы, разлагающие уже много лет идеологическую работу в области и принесшие много несчастий честным, добросовестным людям, были наказаны по всей строгости советских законов. Это тоже мое право, как гражданина СССР. Я хочу жить и приносить пользу Родине соответственно моему образованию и способностям. Помогите, Леонид Ильич! … Мое материальное положение сейчас совершенно плохое. Жалко детей. У меня их двое: мальчик учится в девятом классе и девочка – в седьмом. Помогите!» Это письмо я отправил в ЦК КПСС в мае 1978 года. Два с половиной месяца прошли в напряженной неизвестности. Меня не покидала надежда, но порой охватывал страх, что вот-вот придет за мной «черный ворон» и отвезет в тюрьму или сумасшедший дом. Я ждал всевозможных репрессий и начал уже писать «посмертные записки сумасшедшего ученого». Вдруг, где-то в конце августа, мне звонит домой сам второй секретарь Курганского обкома КПСС Павлов и просит прийти в обком. Я понял, по какому вопросу, и немедленно направился туда, сильно волнуясь. Пропуск в обком уже был заказан, поэтому милиционер и секретарь второго секретаря быстро пропустили меня, и я оказался с глазу на глаз с Павловым. Это седовласый и, как мне показалось, благородной внешности человек. Он почти мой ровесник, закончил Московский авиационный институт, что выяснилось в разговоре с ним. По-моему, он записывал этот разговор на скрытый магнитофон, так как все время поглядывал к себе в выдвижной ящик стола. Потом вызвал какого-то незнакомого мне человека, очевидно, из органов госбезопасности, и они вдвоем стали беседовать со мной, задавали разные вопросы из моей биографии. Я спросил у них, чем вызван такой допрос. Павлов ответил: - Видите ли, товарищ Плющев, к нам поступила жалоба, которую Вы направили в Центральный Комитет партии, лично на имя Леонида Ильича Брежнева, и мне поручили разобраться с ней, поскольку Филипп Кириллович сейчас на курорте, в отпуске. - Значит, разбираться будут те, на которых я жалуюсь и критикую, - вздохнул я. - Нет, те работники обкома партии, которых Вы критикуете, разбираться в Вашей жалобе не будут, - заверил меня Павлов. - Но они все равно отомстят мне, если даже дело решится в мою пользу. - Кто Вам будет мстить? - Матвеев, например. - Я Вам даю, слово, что мстить он Вам не будет, - снова заверил меня Павлов и сказал: - Нас смущает совсем другое. Вот мы устроим Вас на работу в какой-либо институт по Вашей профессии, но разве есть уверенность в том, что Вы не напишите на руководство института такие же злые эпиграммы, какие написали на нас? Я ответил: - В этом будьте уверены: если Вы поможете устроиться на работу по моей специальности, то я ни на кого писать эпиграммы не буду. Окрыленный засветившейся надеждой, я сказал это с таким искренним пафосом, что Павлов и человек из органов госбезопасности заулыбались. Они пообещали посодействовать моему трудоустройству в институт. Через несколько дней меня снова вызывают в обком партии. На этот раз в кабинет заведующего отделом школ и учебных заведений, который находился в ведении П.А. Матвеева. Встретили меня там заведующий отделом Кузнецов, какая-то женщина и ректор научно-исследовательского института зернового хозяйства Сикорский И.А. Этот институт был открыт в 1974 г. на базе областной опытной станции и находился в сельской местности. Не успел я зайти, как Кузнецов сразу же ошарашил меня радостным возгласом, приветливо улыбаясь: - Ну, вот, товарищ Плющев, мы Вам нашли работу в институте, как Вы и просили! - Спасибо. А в каком? - В институте зернового хозяйства. Вот и ректора сразу же пригласили, Сикорского Игоря Антоновича, чтобы не тянуть волынку. Знакомьтесь! – и Кузнецов сделал широкий жест в сторону худощавого человека, спортивного телосложения, сидевшего в противоположном углу. Мы кивнули друг другу головой. - А на какой должности я там буду работать? – невольно вырвался у меня недоуменный вопрос. - На должности ученого агронома! – произнес Кузнецов таким торжественным голосом, словно награждает меня самым высоким орденом. - Ученого агронома? – переспросил я, думая, что ослышался. - Да, ученого агронома. А что? – в свою очередь удивился заведующий школ и учебных заведений Курганского обкома КПСС. - Но ведь я кандидат исторических наук! - Знаем, что Вы кандидат исторических наук. Немного поработаете и будете кандидатом сельскохозяйственных наук. У Вас быстро это получается – даже без аспирантуры… - Нет, что Вы, что Вы!.. Ведь я совершенно не знаю сельского хозяйства! - Будете знать: не боги горшки обжигают. - Да и не могу я: институт зернового хозяйства находится в сельской местности, а я живу в городе! - Это не проблема. Мы обменяем Вашу городскую квартиру на сельскую. Какая у Вас сейчас квартира? Благоустроенная? - Благоустроенная. - А сколько комнат? - Три. - Вот три получите и в деревне! Как, Игорь Антонович, сможете Вы выделить товарищу Плющеву трехкомнатную квартиру? – спросил Кузнецов, обращаясь к ректору. - Сможем, - угрюмо ответил тот. – За благоустроенную трехкомнатную квартиру в городе мы можем дать и четырехкомнатную… - Вот видите! – радостно подхватил партийный бос, делая из меня дурака. – К Вам идут навстречу. Значит, договорились: немедленно устраиваетесь на работу ученым агрономом в институт зернового хозяйства и переезжаете с семьей в сельскую местность. - Нет, не договорились, - покачал я головой, приходя в себя. – Я – кандидат исторических наук и хочу работать по своей профессии. - Но поймите, товарищ Плющев, - рассердился Кузнецов, - по Вашей профессии в Кургане нет вакантных мест. - Ну, тогда буду работать сторожем. - Да? - Да. В кабинете наступило гнетущее молчание. - Это Ваше окончательное решение? – снова спросил через некоторое время заведующий. - Окончательное! – твердо ответил я. - В таком случае я Вас больше не задерживаю. До свидания! - До скорого свидания! – ответил я, поднялся и вышел в таком состоянии, словно меня после теплой бани окатили ушатом холодной воды. Не помню, как пришел домой, как сел за письменный стол и написал злую эпиграмму на Кузнецова: Как в народе говоря, Его для развлечений и услад Приняли в обкомовский аппарат. И теперь этот любитель анекдотов – Предводитель всех ученых идиотов. А сегодня такой выкинул трюк Этот работничек обкома: Мне, кандидату исторических наук, Предложил должность агронома! Как видно, у этого работничка обкома Тоже – не все дома. … На следующий день мне снова позвонили из обкома партии. Я услышал голос Кузнецова. Очень вежливый и благожелательный. Просит прийти к нему к такому-то часу по вопросу трудоустройства. Затеплилась опять надежда, словно после ушата холодной воды попадаю в теплую баню. «Значит, нашли место!» – радостно думаю и ровно в назначенное время по широкой ковровой дорожке иду в знакомый обкомовский кабинет. Захожу и вижу почти тот же состав, только вместо Сикорского сидит в углу проректор по науке Курганского пединститута, кандидат философских наук С.М. Шалютин. Настроение у меня упало: «Неужели, - думаю, - меня будут сватать теперь на ученого философа?» Кузнецов вежливо пригласил меня сесть и начал не сразу, как в прошлый раз, а издалека: - Понимаете, товарищ Плющев, у нас сейчас действительно нет вакантного места преподавателя истории, а Вас надо устроить на работу немедленно – такое указание пришло нам из Москвы. Войдите в наше положение. Вы по специальности также журналист, литератор – может, пойдете преподавать зарубежную литературу в пединститут? Сразу же Вас изберут не ассистентом, а старшим преподавателем, будете получать 250 рублей в месяц. Я подумал и согласился, так как ничего лучшего мне не светило, а может, и светило, но я уже выдохся в бесплодной борьбе за свое существование, и боялся, что останусь в таком положении на всю жизнь. Мне дали читать сразу три курса зарубежной литературы – XIX век, XX и новейшего времени, за что не взялся бы даже опытный преподаватель зарубежной литературы. Кроме того, на разработку курсов мне не было отведено нисколько времени, сразу же с первого сентября я должен был начать читать студентам лекции по зарубежной литературе. Не буду вспоминать, как мне было трудно осваивать этот предмет, требующий большой эрудиции и знаний. Только спустя много времени я узнал, что мне специально дали сразу три курса зарубежной литературы, надеясь, что я не справлюсь с ними, сломаю сам себе шею, и меня выгонят раз и навсегда из института. Но я не сломал шею, а, наоборот, полюбил этот предмет и начал уже работать над докторской диссертацией по зарубежной литературе «Эмиль Золя в России». Такой «наглости» не ожидали от меня мои противники – и снова началось гонение. Но это уже другая трагедия в моей жизни, которая растянулась почти на десять лет. Из нее я тоже вышел победителем, но уже инвалидом 2-й группы. *** Когда я преподавал в Курганском педагогическом институте зарубежную литературу, то мне пришлось познакомиться и с творчеством весьма непопулярного в Советском Союзе австрийского писателя (немецкого еврея) Франца Кафки (1883-1924 гг.). С восхищенным увлечением прочитал его фантастическую новеллу «Превращение», впервые опубликованную на русском языке в журнале «Иностранная литература», 1964, № 1. Герой этой новеллы маленький чиновник Грегер Замза однажды, проснувшись, видит себя превращенным в огромное насекомое, нечто вроде таракана. Некоторое время он продолжает жить в обстановке реалистически изображенного быта, в необычайных взаимоотношениях с обычными людьми и, наконец, умирает, заморив себя голодом, чтобы не мешать жить людям, окружающим его. Этот небольшой рассказ Кафки вызвал у меня жуткое ощущение действительности. Я вдруг увидел и своих любимых героев-большевиков, изображенных в моей документальной повести «Курганские комиссары» (Челябинск, Южно-Уральское книжное издательство, 1969 г.), превращенными в чудовищных людей-насекомых. И что самое ужасное, себя я тоже, как и Грегер Замза, ощутил совершенно одиноким и беспомощным в своей беде и умирающим от голода. Добрые отношения с друзьями были лишь видимостью. Даже они почему-то не хотели или боялись связываться со мной. Я не понимал, почему. Начал искать причину в себе самом: почему я, профессиональный журналист, получивший признание у читателей, оказался вдруг без работы? Почему меня не приняли в Союз писателей даже после того, как моя повесть «Гори, гори, моя звезда…», изданная в Москве Воениздатом, в числе немногих советских произведений за яркое художественное отображение военно-патриотической темы, была удостоена премии Министерства обороны СССР с вручением офицерского кортика? Почему?.. Чтобы не деградировать от творческой невостребованности. В романе Франца Кафки «Процесс», изданном в 1914 году, я увидел современную советскую действительность, хотя в нем тоже как-то удивительно свободно сочетается фантастика с реальностью. Двое неизвестных бесцеремонно вторгаются в квартиру некого банковского служащего Йозефа К. и объявляют ему, что он арестован и против него кто-то возбудил следствие. Его обвиняет какая-то таинственная организация, всемогущество которой герой осознает лишь постепенно. Но арест наложен на него формально и не мешает ему по-прежнему свободно передвигаться, исправно выполнять служебные обязанности, однако непостижимая сила Суда преследует его ежечасно. Суд в романе – аллегорически-гротескное олицетворение власти, охраняющей жестокие законы общества. В жернова этой бездушной, обезличенной власти и попадает «маленький человек» и погибает, как считает Кафка, не безвинно. Была и вина Йозефа К. в том, что он пассивно и охотно следовал этим законам, не задумывался об их несправедливости до тех пор, пока сам не стал их жертвой. Реалистические детали романа создают зловещую, фантастическую и вместе с тем буднично заурядную картину таинственного судилища. Поведение людей само по себе правдоподобно, обыденно, но, в чем именно обвинен подсудимый – понять нельзя, так же как и то, почему он вынужден оправдываться и почему не может избежать этого странного в своей бессмысленности судопроизводства и облепляющей его удушливой бюрократической паутины. В итоге деловитые чиновники-палачи закалывают подсудимого на основании неизвестного ему приговора… Как мне было все знакомо это, когда Курганский городской суд судил меня и моих товарищей-единомышленников с мертвым дважды Героем Социалистического Труда Терентием Семеновичем Мальцевым! Этот Суд кратко изложен в эпилоге Четвертой книги настоящей серии. Кажется, мы испытывали то же, что и герой Кафки в романе «Процесс»: трагическое бессилие, обреченность, унижение и вместе с тем возмущение, нежелание примириться с действительностью, смятенные поиски истины и выхода из создавшегося положения, глубокое вторжение в скрытые от глаз общественности архивы и действия властей, раскрывающие свою бесцеремонность, беспощадную жестокость, глупость и нелепость: общественного строя, его законов, обычаев, морали. У Кафки все это воплощено в художественных образах и коллизиях. Выдающийся немецкий писатель Бертольт Брехт писал в 30-е годы, что Кафка, как бы предвидя приближение фашистского кошмара, «…с великолепной фантазией описал будущие концлагеря, будущее бесправие, будущую абсолютизацию государственного аппарата, глухую, управляемую непостижимыми силами жизнь одиночки». Но ведь фашисты, как и большевики, тоже называли себя «социалистами». Как же они превратились в извергов рода человеческого? Каким образом «белые лебеди», символизирующие социалистическую кооперацию, превратились в белое движение против большевиков? Попробуем ответить на эти вопросы, используя исторический материал. |
Похожие:
 |
Вторая Гражданская война в России Белого движения (с целью созыва всероссийского Учредительного Собрания, на усмотрение которого Белые вожди планировали передать рассмотрение... |
|
Ведение Пандемия "испанки" 1918—1920 гг. В контексте других гриппозных пандемий и "птичьего гриппа" |
 |
Следующие советы получены от бывшего сотрудника гру, скрывающегося... Жен, если в Москву перебросят чечей или еще какую каку, то людей для «работы» по ним найдется. Вам в такое лезть не надо. Вот и правило... |
|
Седьмая волна психологии Седьмая волна психологии. Вып. 9/ Сб по материалам 11 Международной научно-практической конференции «Интегративная психология: теория... |
|
Седьмая волна психологии Седьмая волна психологии. Вып. 9/ Сб по материалам 11 Международной научно-практической конференции «Интегративная психология: теория... |
|
Регистрационный номер: Международное непатентованное название (мнн):... Описание: Белые или почти белые, круглые двояковыпуклые таблетки с риской с одной стороны |
|
Книга «Книга единобожия», автор Мухаммад ибн Сулейман ат-Тамими,... Музыкальный альбом «Музыка белых», автор — Музыкальная группа Order, решение вынесено Первомайским районным судом г. Омска от 23.... |
|
Книга седьмая Девибхагавата-пураны. Этот труд является продолжением моей многолетней работы по переводу и исследованию данной пураны, итогом которой... |
|
Фонд музея томского высшего военного командного училища связи Омские, Барнаульские и Томские арткурсы объединены на базе томских курсов в единые Первые артиллерийские курсы Сибири. 31 декабря... |
|
Книга Т. И. Солодовой (Матиканской) «Отзыв мыслей благородных» Книга предназначена для тех, кто интересуется историей, культурой Сибири и в целом России. Сборник может быть использован как учебное... |
|
Книга "Книга единобожия", автор Мухаммад ибн Сулейман ат-Тамими,... Музыкальный альбом "Музыка белых", автор Музыкальная группа Order, решение вынесено Первомайским районным судом г. Омска от 23. 11.... |
|
Книга "Книга единобожия", автор Мухаммад ибн Сулейман ат-Тамими,... Музыкальный альбом "Музыка белых", автор Музыкальная группа Order, решение вынесено Первомайским районным судом г. Омска от 23. 11.... |
|
Книга "Книга единобожия", автор Мухаммад ибн Сулейман ат-Тамими,... Музыкальный альбом "Музыка белых", автор Музыкальная группа Order, решение вынесено Первомайским районным судом г. Омска от 23. 11.... |
|
Книга "Книга единобожия", автор Мухаммад ибн Сулейман ат-Тамими,... Музыкальный альбом "Музыка белых", автор Музыкальная группа Order, решение вынесено Первомайским районным судом г. Омска от 23. 11.... |
|
Книга "Книга единобожия", автор Мухаммад ибн Сулейман ат-Тамими,... Музыкальный альбом "Музыка белых", автор Музыкальная группа Order, решение вынесено Первомайским районным судом г. Омска от 23. 11.... |
|
Книга "Книга единобожия", автор Мухаммад ибн Сулейман ат-Тамими,... Музыкальный альбом "Музыка белых", автор Музыкальная группа Order, решение вынесено Первомайским районным судом г. Омска от 23. 11.... |