4. II пленум. Жернова Кагановича
Новую линию в профдвижении послушно одобрил II пленум ВЦСПС 8-го созыва. Он состоялся 29 мая - 1 июня 1929 года. Моральный дух профработников и актива к этому времени был сломлен - участь Томского служила грозным предостережением. Пленум, в сущности, был посвящен двум вопросам - идейному и организационному разгрому правого уклона в профдвижении и задачам развертывания социалистического соревнования. Как обычно, все вопросы заранее были рассмотрены на заседании комфракции пленума.
С докладом об итогах апрельского 1929 года пленума ЦК ВКП(б) выступил секретарь ВЦСПС А.И.Догадов. Он сосредоточил внимание на политической позиции правого уклона, охарактеризовал его как капитуляцию перед трудностями дальнейшего социалистического строительства, обвинил в недоверии к творческим силам рабочего класса. В сущности, он повторил те постулаты, которые содержались в официальных партийных документах. Упор делался на то, что всякое затушевывание классовой борьбы рассматривается как замедление наступления на капиталистические элементы как в городе, так и в деревне. "Сворачивание с этого пути, - подчеркнул Догадов, - было бы равноценно тому, что мы отказываемся на ближайшее время строить социализм". Отказываться от социализма никто из коммунистов, разумеется, не хотел. Поэтому все дружно ругали "правых оппортунистов". Нашелся довод и на обвинение "уклонистов" в свертывании НЭПа руководством страны. Защищая генеральную линию, Догадов и другие партийцы говорили о том, что НЭП не ликвидируется, а свертывается, поскольку сужается его база, так как идет развитие социалистического сектора и социалистических элементов. Методы, какими насаждались эти элементы, никого не смущали. Более того, Г.Д.Вейнберг, заявив, что правые выступали против генеральной линии, поставил им в вину призыв не прибегать к жесткому нажиму, не отбирать хлеб у кулака. Выступление Вейнберга было одним из наиболее разгромных. В отличие от Догадова, который почти ничего не сказал об ошибках в профдвижении, чувствуя за них свою личную ответственность как секретаря ВЦСПС, Вейнберг сосредоточил внимание на профсоюзах. Он обвинял Томского и его сторонников в том, что они оторвались от живой действительности: рабочая масса мобилизует свои силы на развитие индустриализации путем социалистического соревнования и поднятия трудовой дисциплины, а "правые" говорили о трудностях и тяжестях, невыполнимости установленных контрольных цифр. Он видел вину старого профсоюзного руководства в том, что оно "не сумело призвать рабочих к жертвам, стимулировать массы к поднятию производительности труда и стояло в стороне от соревнования", а без этого невозможно выполнить пятилетний план. Вейнберг упрекал профсоюзное руководство в том, что оно не смогло "перевернуть всю работу профсоюзов". При этом Вейнберг сослался на слова Сталина, сказанные на пленуме, о необходимости "перелома в работе профсоюзов", о том, что нужно "перевернуть всю эту работу", изменить ее методы и темп, изжить спячку. "У нас очень много болота, - утверждал Вейнберг, - нужно ударить по этому болоту, нужно ударить по многим лягушкам, которые сидят в этом болоте, необходимо поднять массовую активность, ...поднять новые пласты, освежить руководство сверху донизу".
На пленуме ВЦСПС подверглись травле и гонению те, кто не поддержал на VIII съезде профсоюзов решение Политбюро. Этот инцидент подавался как попытка мобилизовать профсоюзы против партии, ее головки, против основной генеральной линии. Лично Томского осуждали за то, что он "саботировал и нарушал директиву партии, подрывал дисциплину". Выступавший Смирнов подчеркнул: "Партия - руководительница, мы работаем под руководством партии, выполняем ее решения и должны активно ей помогать". Он призвал дать отпор противопоставлению профсоюзов партии. Лейтмотивом большинства выступлений - Клюевой (Ленинград), Богданова (Нижний Новгород), Мезина, Дрожжина (Москва) и других - проходило требование освежить профсоюзное руководство. Н. Амосов даже теоретически обосновал такую необходимость, сославшись на генсека. "У нас в профдвижении, - сказал тов.Сталин на пленуме ЦК партии, -надо сделать кое-какую переоценку целого ряда наших старых авторитетных работников, чтобы сидел работник, освоивший генеральную линию, умеющий ее притворить, создать перелом в работе профсоюзов. Мы находимся только в начале сдвига нашей профсоюзной работы".
Таким образом, генсек лично дал сигнал травле опытных профсоюзных кадров - тех, кто мог проявить строптивость и непослушание. Требовалась новая модель профсоюзного работника - безропотно следующего за сталинской генеральной линией и способного выполнять ее любой ценой, идти на любые жертвы. Соответственно нужно было профсоюзное руководство, которое могло обеспечить перелом работы профсоюзов в таком направлении, какое отвечало далеко идущим целям Сталина.
Амплитуда обвинений Томского и его единомышленников была очень широкой - от примиренчества с правым уклоном до его лидерства. Так, Горбачев (Украина) прямо заявил, что бухаринцы "возглавляют то идеологическое течение, которое имеется в лице кулаков в деревне и нэпманов в городе". Это было очень серьезное обвинение. Сталин мог быть доволен: устами самих профработников, выступавших как бы от имени профсоюзных масс, обливались грязью те, кто еще недавно считался авторитетом. Происходила дискредитация не только Томского, но и вскоре прежнего кадрового состава. По словам Горбачева, "в самом президиуме ВЦСПС, среди целого ряда губпрофсоветов и различных ЦК есть много работников, которые, если не прямо отождествляли свою линию с Томским, то в значительной степени занимались разговорами, а во многих случаях, опустивши руки, ожидали, чем кончится фактически эта борьба". Коммунист с Украины предложил свой рецепт лечения профсоюзов, положение которых он образно сравнил с "тем режимом, который всем мешает, путается на дороге и которого все бьют и толкают". Выход, по его мнению, в том, чтобы создать в профсоюзах монолитность, единство воли с партией".
Такую точку зрения разделяли все выступавшие. Примечательно, что среди них почти не было тех, кто не проголосовал за решение Политбюро на VIII съезде профсоюзов. Только одна Тихомирова выступила с покаянной речью, сославшись на то, что при голосовании она подходила к вопросам "чисто организационно" и не знала ни о каких разногласиях, которые существуют в партии. В то же время она дала понять, что никто не информировал коммунистов о внутрипартийных делах. Однако высокопоставленные деятели профдвижения Лозовский, Анцелович, Евреинов, которые на фракции съезда сами настаивали на том, что трения идут по вопросу организационно-техническому, на этот раз подчеркивали его политический характер. 92 коммуниста, проголосовавших на съезде не так, как хотелось Политбюро, теперь представлялись как оппозиционная "группа 92-х". "Нельзя отделять вопросы профессиональные от вопросов политических", - утверждал Анцелович. Он считал, что ошибки Томского вытекают не в такой мере из практики профдвижения, как из ряда его ошибочных позиций в подходе к основным вопросам партийной жизни, партийного строительства.
Такая постановка вопроса уводила от ответственности тех деятелей, которые в течение долгих лет занимали руководящие должности в профсоюзах и отнюдь не конфликтовали с Томским. Теперь же задним числом они стали дружно заявлять о расхождении с его позицией. Нравственная планка высокопоставленных профра-
ботников-коммунистов снижалась на глазах. Лозовский обвинял Томского, Яглома, Фигатнера в ошибках в международных вопросах. Отдельные ошибки, по его мнению, выросли в целую систему взглядов, глубоко враждебных линии партии. Желая показать заслуги ЦК в руководстве VIII съездом профсоюзов, он раскрыл некоторые стороны политической кухни. "Для нас не секрет, - сказал он, - что партийная комиссия ...из 19 - 20 человек основательно исправляла проекты резолюции, которые представлял Томский, и настолько основательно, что они не походили на то, что он предлагал". Такой стиль партийного руководства профсоюзами, видимо, казался нормальным деятелю профдвижения, который на заре Советской власти отстаивал независимость профсоюзов и получил от Ленина суровый урок. Этот урок был усвоен так хорошо, что Лозовский больше никогда не расходился с генеральной линией и уже сам обличал тех, кто от нее отклонился. Эпизод на комфракции съезда он охарактеризовал как попытку противопоставить фракцию ЦК, мобилизовать советское профдвижение против руководства ВКП(б). "Группа 92-х", по его мнению, совершила политическую ошибку. Позиция группы отразила напор мелкобуржуазной стихии на нашу партию.
Выступление Лозовского, как и многих других, носило верноподданнический характер. Все заслуги в проведении съезда были приписаны руководящему органу партии. "Если резолюция VIII съезда, ее общая линия отвечает линии партии, то это произошло ...благодаря работе партийной комиссии, назначенной ЦК.
Упрекая "92-х" в политической наивности, Лозовский бросил фразу, которая проясняла многое: "Они думали, что достаточно иметь большой личный авторитет, личные заслуги и можно выиграть процесс против партии. Извините, это вам не Англия и не Франция. В нашей партии, которая создала профсоюзы, которая их воспитала,... таких вещей быть не может. И каждый наш руководитель, будь он на 10 голов выше Томского и других, сломит себе шею, когда он будет противопоставлять себя партии.
Положение Томского в профсоюзах делало его главной мишенью критики участников пленума и его фракции. Особую опасность идеологии "правых" партийцы видели в том, что у нее имелась широкая социальная база - крестьянство и мелкобуржуазные слои в городе, а также новые слои рабочих, пришедших из деревни. Партийное руководство и его сторонники в профсоюзах опасались популярности политической линии "правых" как в деревне, так и в городе, особенно - в профсоюзах, массовой организации рабочего класса. В борьбе за профсоюзы сталинское Политбюро использовало все средства, в том числе самые неблаговидные - секретные директивы местным органам, донесения ОГПУ о настроениях рабочих, слежки за лидерами оппозиции, включая подслушивания их телефонов, внесение раскола в ряды актива. Но, конечно, главным средством давления на профсоюзников-коммунистов была партийная дисциплина, которая требовала как от отдельных коммунистов, так и от комфракций в профсоюзах подчинения руководящим партийным органам. Ошибкой Томского было то, что он не апеллировал к широкой профсоюзной массе. По его словам, он не хотел вносить партийные разногласия в беспартийную организацию. Но, как иронично заметил Каганович, такое обстоятельство не принималось во внимание, когда сами бухаринцы боролись с троцкистско-зиновьев-ской оппозицией. И применяли такие же методы, которые потом обернулись против них самих. Ведь еще в 1927 году, воюя с оппозицией в Ленинграде, Томский говорил: "...В обстановке диктатуры пролетариата может быть и две, и три, и четыре партии, но только при одном условии: одна партия будет у власти, а все остальные в тюрьме... Кто это не понимает, тот ни черта не понимает в диктатуре пролетариата, тот ничего не понимает, что такое большевистская партия". Видимо, тогда и сам Томский еще не понимал, что такое большевистская партия и на что способно ее руководство. Прозрение пришло слишком поздно. Охота за отбившимся от стаи началась. Главным загонщиком был генсек. Его помощники действовали во всех сферах общества. В профсоюзах эта миссия была возложена прежде всего на Кагановича. Именно ему поручалось осуществить здесь идеологическую дезактивацию. Выступая на II пленуме ВЦСПС и его комфракции, кооптированный в члены президиума Каганович старался произвести хорошее впечатление, учитывая ту обструкцию, которую ему устроили делегаты на VIII съезде профсоюзов. Он подчеркнул большую роль профсоюзов, особенно на переломных этапах. Сказал о том, что в такие периоды всегда шла острая борьба за профсоюзы. В условиях перехода к реконструкции опять возникла борьба вокруг профсоюзов. Корень крупнейших разногласий ЦК партии с Томским, суть идеологической борьбы он увидел в вопросе об интересах масс, поскольку "профсоюзы затрагивают и отражают интересы масс". Проблему интересов сталинский эмиссар понимал весьма своеобразно. "Интересы политики выше всего", - заявил Каганович. Действительно, для сталинского руководства борьба за власть, за укрепление командно-административной авторитарной системы была важнее всех других интересов, а тем более экономических интересов трудящихся. Однако на пленуме ВЦСПС он убеждал участников в обратном. "Ведь вопрос в том, чья линия, чья политика лучше обеспечит интересы рабочего класса..., улучшит положение рабочего класса и бедноты, - политика ли ЦК, политика ли правоуклонистов". На международной арене, по словам Кагановича, разногласия возникли также с вопроса интересов мирового пролетариата - как лучше его защищать. Внутри страны - борьба началась с вопроса "о наших трудностях, о хлебозаготовках, которые являются... осью всей экономической жизни". Каганович признавал, что речь шла о разных путях развития экономики, социалистического строительства. "Путь правых - не торопитесь с промышленностью, не заводите никаких колхозов и совхозов, налегай на индивидуальное хозяйство, разворачивай свободную торговлю, пусть кулак врастает в нашу систему..., не регулируйте торговли, и тогда получите хлеб". То, что казалось неприемлемым сторонникам сталинской линии, стало реальностью через 60 лет, но обществу пришлось возвращаться вспять. А в 1929 году руководством страны был выбран иной путь: "Налегай на индустриализацию, ...на колхозы, совхозы, реконструкцию сельского хозяйства; ...не чурайся классовой борьбы, а руководи ею". В лице Кагановича партия нацеливала профсоюзы на необходимые жертвы. С возмущением говорил он о "либералах", которые требуют повышения зарплаты рабочим. "А нам надо ввозить новые машины... Нужно золото. Если машины не ввезем, то сократим индустриализацию, строительство колхозов, совхозов". Исходя их тезиса, что диктатура пролетариата - продолжение классовой борьбы, ссылаясь на шахтинское дело и вредительство классовых врагов во многих отраслях промышленности, Каганович доказывал, что профсоюзы не должны быть нейтральными или пассивными к грандиозным задачам, иначе гибель. Каганович обвинял Томского в том, что он хотел "сохранить профсоюзы как нейтральную и чистую организацию", чтобы привлечь их на помощь правому уклону. Желая скомпрометировать Томского в глазах профработников и актива, Каганович не остановился перед прямой ложью: "Томский, став сам в оппозицию генеральной линии нашей партии, ...руководимую им организацию старался противопоставить нашей партии". В качестве доказательства приводился тот факт, что в отчетном докладе на съезде было написано: "Рабочий класс добился известных достижений", но не упоминалось о диктатуре пролетариата, о том, что она добилась успеха под руководством большевистской партии. Опасность позиции Томского Каганович видел в том, что в многомиллионных профсоюзах имеются настроения отрыва профсоюзов от советского государства, от партии. "Разве мы не знаем, - заявил Каганович, - что среди рабочих есть известные меньшевистские настроения: "Ваши профсоюзы ни черта не стоят", они целиком подчинены, как приказчики, Советской власти", никакой от них помощи не получишь". Критикуя старое руководство за то, что оно недостаточно откликалось на запросы масс, что отдельные обюрократившиеся аппаратчики не защищают их повседневных нужд, Каганович лишь формально отдавал дань защитной функции профсоюзов. Главным же было требование - мобилизовать массы не воплощение генеральной линии партии". Для нас интересы партии ...неизмеримо выше всех других интересов", - сказал Каганович, и тут он был более искренен, чем тогда, когда говорил об интересах рабочего класса. Именно интересам партии, а точнее - ее руководящей верхушке была всегда подчинена деятельность профсоюзов. В условиях формулировавшегося тоталитарного режима эта подчиненность становилась еще более жесткой и безграничной. Фактически пересмотру была подвергнута концепция о роли профсоюзов в условиях НЭПа, созданная при жизни Ленина. Обвиняя группу Бухарина-Томского в антиленинской идеологии, сталинское руководство само извращало те принципы, которые были заложены в партийных и профсоюзных документах. Защитная функция перестала быть приоритетной. Более того, требования защиты экономических интересов отдельных групп трудящихся стали рассматриваться как тред-юнионизм и цеховщина. На первый план в работе профсоюзов выдвигалась производственно-экономическая деятельность.
Начавшийся перелом в профдвижении призвано было осуществить новое руководство профсоюзов. На II пленуме ВЦСПС М.П. Томский был освобожден от обязанности председателя ВЦСПС. Произошли изменения в составе президиума. От обязанностей членов президиума ВЦСПС были освобождены В.Н.Михайлов, Ф.Я.Угаров; из числа кандидатов были выведены А.Н.Ударов, Я.К.Яглом, Перфильев. Пленум кооптировал в состав ВЦСПС и ввел в его президиум председателя Ленинградского областного совета профсоюзов Алексеева и председателя Московского городского совета профсоюзов Стриевского, а также Н.М.Шверника. Практика кооптации и нарушения внутри-профсоюзной демократии получила в дальнейшем широкое развитие. II пленум ВЦСПС положил начало глубоким структурным изменениям. Пленум создал при президиуме ВЦСПС секретариат. Этот коллективный орган из 5 членов президиума должен был компенсировать отсутствие председателя ВЦСПС: вместе с Томским эта должность надолго была упразднена. Профсоюзы были в буквальном смысле обезглавлены. Такая акция имела целью создать видимость демократизма и предупредить возможное недовольство трудящихся в связи с отставкой Томского введением коллективного руководства. В секретариат ВЦСПС вошли: А.И.Догадов (первый секретарь), И.А.Акулов (второй секретарь), Н.Н.Евреинов, Г.Д.Вейнберг и кооптированный Н.М.Шверник.
Итак, идейный и организационный разгром Томского и его единомышленников совершился. Политическая борьба закончилась победой сторонников Сталина и полным подчинением профсоюзов партии и государства.
Вскоре Томского назначают руководителем комиссии ЦИК СССР по разработке порядка и методов использования средств для кооперирования и коллективизации деревенской бедноты, а затем членом президиума ВСНХ. В этот период Томский, оставаясь членом Политбюро, избегал публичных выступлений, сосредоточившись лишь на решении хозяйственных вопросов. Но Сталин не мог примириться. Для него было важным добиться от лидеров "правой оппозиции" публичного отречения от своих взглядов и покаяния в допущенных ошибках. Важное значение в борьбе с правыми Сталин возлагал на предстоящий ноябрьский пленум ЦК ВКП(б), который состоялся 10-17 ноября 1929 года. Пленум утвердил директивы по контрольным цифрам народного хозяйства на 1929-1930 годы, принял постановление об итогах и дальнейших задачах колхозного строительства, обсудил и другие вопросы, в том числе и о группе Бухарина.
Обсуждение этих вопросов диктовалось сложившейся ситуацией в стране. Известно, что насилие при хлебозаготовках не могло вызвать сопротивления со стороны крестьянства. В ряде директив Политбюро требовало от ОГПУ принять решительные и быстрые меры репрессий, вплоть до расстрелов. Как сообщалось в справке ОГПУ, подготовленной для Политбюро, на 4 октября, по очень неполным данным, уже было "подвергнуто репрессиям 7817 человек. К 4 ноября число репрессированных достигло 28 344 человек. Директивы Политбюро были направлены на скорое будущее деревни - "сплошную коллективизацию и ликвидацию кулачества как класса".
Особое ожесточение, с которым проводились хлебозаготовки и насаждение колхозов летом-осенью 1929 года, определялось не только экономическим потребностям, но и политическими мотивами. Сталину было важно во что бы то ни стало доказать дееспособность избранного курса, переломить ситуацию в деревне. И наоборот, обострение трудностей увеличивало шансы "правых", ставило под вопрос лидерство сталинских сторонников.
4. Ноябрьский пленум ЦК партии и его последствия
В этот период Сталин стремился развеять сомнения участников предстоящего пленума ЦК партии в правильности его политики и нанести удар по "правой оппозиции".
Накануне пленума Сталин в опубликованной в "Правде" 7 ноября 1929 года статье, посвященной двенадцатой годовщине Октябрьской революции, объявил истекший 1929 год годом "великого перелома" - "решительного наступления социализма на капиталистические элементы города и деревни" и призвал продолжать эту политику, форсировать индустриализацию и коллективизацию. Основу содержания статьи составляли следующие цифры: капитальные вложения в крупную промышленность, составлявшие в 1928-1929 хозяйственном году 1,6 млрд. рублей (из них 1,3 млрд. - в тяжелую промышленность), намечалось увеличить в 1929-1930 году до 3,4 млрд. (2,5 млрд. - в тяжелую промышленность); валовая продукция крупной промышленности соответственно увеличивалась на 23 и 32%, а в тяжелой промышленности - на 30 и 46%. Товарная продукция зерновых культур в совхозах составляла в 1928 году 36 млн. пудов, в колхозах - 20 млн.; в 1929 году эти показатели выросли до 47 и 78 млн., а в 1930 году должны были составить и 300 млн. пудов. Это означало, утверждал Сталин, что в 1930 году товарная продукция зерновых в совхозах и колхозах составит свыше 50% товарной продукции всего "сельского хозяйства.
Эти данные не соответствовали действительности, так как, по данным ЦСУ, на 1 октября 1929 года в колхозах состояло лишь 7,6 крестьянских хозяйств 110. Сталин стремился выдать желаемое за действительное, надеясь, что в колхозы пойдет середняк.
Статья Сталина определила содержание основных докладов на пленуме по контрольным цифрам народного хозяйства на 1929-1930 год и дальнейших задачах колхозного строительства. Именно на нее ссылались выступавшие сторонники Сталина, черпая аргументы для подтверждения "генеральной линии" и клеймя правых уклонистов за их неверие в линию партии.
Однако многие участники пленума понимали, что официальные цифры о приросте промышленной продукции в 1928-1929 хозяйственном году, которыми пользовались сторонники Сталина, существенно приукрашали действительность. И это было именно так. В стране начались серьезные затруднения с хлебом, что привело уже в 1928 году к введению карточной системы на хлеб, а затем и на другие продовольственные, а также промышленные товары народного потребления. Оживились не только методы, но и взгляды времен "военного коммунизма".
Фантастические планы промышленного производства на 1930 год, предварительно названные Сталиным, а затем утвержденные ноябрьским пленумом, не были достигнуты даже по формальным, процентным показателям. Непомерное расширение фронта капитальных работ, непосредственно связанное с ним снижение эффективности вложений уже летом 1930 года привели промышленность к кризису, который стремительно нарастал в последующий период, вплоть до отказа от политики индустриальных скачков.
Тем не менее, на пленуме активно обсуждалась позиция Бухарина, Рыкова и Томского. И Рыков от имени Бухарина и Томского выступил с заявлением, в котором говорилось: "Мы целиком и полностью разделяли и разделяем генеральную линию партии... Мы, вопреки некоторым неверным утверждениям, голосовали за пятилетку. Мы считали и считаем безусловно необходимой решительную борьбу со всеми внутрипартийными правыми течениями, которые солидизируются с подобного рода попытками, тормозят поступательное движение пролетарских масс... Мы считаем недопустимым идейное и практическое примиренчество по отношению к такого рода течению и к соответствующей практике. Далее, Рыков, прерываемый репликами членов ЦК, говорил: "Неправдой является утверждение, что мы против пятилетки. Неправдой является утверждение о том, что мы против взятых темпов индустриализации... Неправдой является утверждение о том, что мы против взятых темпов индустриализации... Неправдой является утверждение, что мы против непримиримой борьбы с кулаком.
Мы решительно за индустриализацию и взятые темпы, за строительство колхозов и совхозов и намеченные темпы... Мы за опору на бедноту, всемерную ее организацию против кулачества, за прочный союз с середняком. Мы против чрезвычайных мер "как длительного курса"...
Таким образом, ни с изложением, ни с характеристикой наших взглядов, даваемых в печати и резолюциях, мы согласиться не можем. Мы ни в коем случае не считаем себя представителями "правого уклона"... Мы решительно протестуем и будем бороться против всякой попытки использовать наши имена для борьбы против линии партии... Поэтому мы считаем своим долгом, несмотря на недостойные выпады против нас, ...вновь заявить о своей готовности со всей энергией бороться за разрешение труднейших задач, стоящих перед нашей партией, на основе всех ее решений".
Заявление "тройки" вызвало незамедлительную реакцию участников пленума. Тон задал Орджоникидзе, который выступил первым: - "Я думаю, пленум имел право ожидать более политически честного документа, чем тот, который был здесь прочитан... Документ жульнический и недостойный члена Центрального Комитета". Яковлев: - "Когда слушаешь такое заявление, то тут действительно приходится поражаться тому, как можно в одном документе накопить так много лицемерия, двурушничества и фальши". Постышев: - Представленное т.Рыковым заявление "по-моему, только маневр - почуяли, что сейчас шутки плохи, давайте немножко на раскаленную плиту холодной воды плеснем, остудим немножко". Кабаков: - "Прийти на пленум ЦК после поражения и банкротства с таким заявлением является ничем иным, как издевательством". Шкирятов: - "Весь этот документ, товарищи, написан казуистически, не по-пролетарски. Попал туда один пролетарий Томский, и он тоже взял самую худшую сторону у интеллигенции, когда подписал такой документ". Киров: - "Генеральная линия у нас общая, но часы у нас разные, тов.Томский. Часы у вас систематически отстают в каждом вопросе". Сталин: - "Документ - отступление от тех позиций, на которых они стояли. Но это не означает, что они перестали быть правыми уклонистами... В этом все жульничество, фарисейство, вся фальшь этого документа".
Эти и другие определения участников пленума содержания заявления Бухарина, Рыкова и Томского сказались, естественно, и на содержании постановления пленума "О группе т.Бухарина", принятого 17 ноября 1929 года в заключительный день его работы. В постановлении говорилось: "1). Т.Бухарина как застрельщика и руководителя правых уклонистов вывести из состава Политбюро; 2). Предупредить тт.Рыкова и Томского, а также т.Угарова, не отмежевавшегося от правых уклонистов и примиренчества с ними, что в случае малейшей попытки с их стороны продолжить борьбу против линии и решений ЦК ВКП(б) партия не замедлит применить к ним соответствующие организационные меры".
Но и после окончания ноябрьского пленума ЦК партии в печати продолжалась травля "тройки". Поэтому Бухарин, Рыков и Томский были вынуждены вновь выступить с заявлением о признании своих политических ошибок. 26 ноября 1929 года заявление было опубликовано в газете "Правда". В нем говорилось: "В течение последних полутора лет между нами и большинством ЦК ВКП(б) были разногласия по ряду политических и тактических вопросов. Свои взгляды мы излагали в ряде документов и выступлений на пленумах ЦК и ЦКК ВКП(б). Мы считаем своим долгом заявить, что в этом споре оказались правы партия и ее ЦК. Наши взгляды... оказались ошибочными".
Вместе с тем Томский и его сторонники понимали и видели, что НЭП с его установкой на хозрасчет, на материальные стимулы, из которых вырастают инициатива и энтузиазм людей, заменялся командно-бюрократической системой руководства. В рамках этой системы главный упор делался на дисциплину приказа и директив, с использованием того энтузиазма, который был разбужен у трудящихся масс Октябрьской революцией и теми достижениями в развитии народного хозяйства в условиях новой экономической политики. Наряду с этим все более существенную роль среди методов политического руководства быстро стали нарастать методы незаконных политических репрессий. В отличие от Томского Сталин, рассуждая о средствах организации людей и средствах принуждения, подчеркивал, что "репрессии в области социалистического строительства являются необходимым элементом наступления".
Для обоснования репрессий все шире стал использоваться выдвинутый Сталиным тезис об обострении классовой борьбы по мере строительства социализма. Причем он совершенно не соответствовал удельному весу буржуазных элементов в обществе и возможностям их борьбы с государством. Сталин, выдвигая этот тезис в борьбе с группой Бухарина, обвинял "правых" в защите интересов буржуазии. В 1928 году был проведен шумный политический процесс над группой старых специалистов, так называемое "шахтинское дело", обвиненных во вредительстве на угольных шахтах Донбасса. В 1930 году состоялся судебный процесс над группой крупных специалистов, работавших в ряде хозяйственных ведомств - "процесс Промпартии". Тогда же были осуждены по сфабрикованному обвинению в принадлежности к никогда не существовавшей "Трудовой крестьянской партии" крупные специалисты сельского хозяйства, ученые-аграрники Н.Д.Кондратьев, А.В.Чаянов, Н.П.Макаров и другие виднейшие экономисты, мужественно стоявших на иных позициях понимания НЭПа, путей и методов развития экономики страны. Ими была доказана целесообразность кооперирования, не разрушающего, а использующего материальное стимулирование семьи как производственной части ячейки сельского хозяйства.
Созданная НЭПом основа развития кооперации в дальнейшем не только не была использована, но оказалась разрушенной, так как она не вкладывалась в сталинскую гигантоманию колхозного строительства и идейно была идентична позиции Бухарина, Рыкова и Томского.
Таким образом, поиски и аресты "вредителей" происходили повсеместно, в том числе и в профсоюзах. Особенно широко в профсоюзах использовалась так называемая система орабочивания профсоюзного аппарата, в результате которой старые опытные работники, во многом разделавшие идейные позиции Томского, или выходцы из других партий не только изгонялись, но и репрессировались. Под недремлющим оком Сталина продолжал оставаться и Томский.
Через некоторое время после ноябрьского пленума ЦК партии Томский назначается председателем Всесоюзного объединения химической промышленности и заместителем председателя ВСНХ СССР, оставаясь еще членом Политбюро. Однако отход от активной политической деятельности Томского был истолкован высшими партийными органами и Сталиным как отказ от борьбы с "правым уклоном". Поэтому в ходе подготовки к XVI съезду ВКП(б), состоявшегося 26 июня - 13 июля 1930 года, была развернута широкая предсъездовская кампания по разоблачению право-уклонистов, в ходе которой активно громили лидеров "правового уклона".
Особенно усердствовали сторонники Сталина на XVI съезде партии. Критике подверглись не только теоретические идеи Томского, но вся его практическая деятельность. Его обвиняли в насаждении правооппортунистической идеологии в профдвижении страны, в тред-юнионизме, недооценке движения ударников и социалистического соревнования, привлечения рабочих и служащих к управлению производством и т.д. От Томского вновь и вновь требовали объяснений своих ошибок и признания полной правоты ЦК партии, а также резкого осуждения своего поведения. Под давлением требований выступавших участников пленума Томский снова выступил на съезде с объяснением своих ошибок. "Я не раз ошибался, - говорил он на съезде, - я этого не стыжусь, и я ни в какой степени не стыжусь склонить свою голову перед партией. Я... признал свои ошибки с той откровенностью и прямотой, которые в настоящий момент необходимы". Но это выступление было вновь расценено как очередной маневр сокрытия фактов фракционной борьбы. Ему уже не верили даже бывшие друзья Киров, Рудзутак и другие, подвергшие его критике. Не преминул внести свою лепту в бичевание Томского и первый секретарь ВЦСПС Шверник. В своем докладе он подчеркнул, что старое оппортунистическое руководство не могло "успешно справиться с перестройкой", обвинив его в сознательной засоренности ВЦСПС, ЦК и советов профсоюзов кадрами, чуждыми советской власти. В докладе отмечалось, что в составе ВЦСПС было 15%, ЦК союзов - 11,9%, в совпрофах - 13,9% работников - выходцев из других партий. "Надо протереть этот аппарат, так пролетарски протереть, чтобы вымести все то, что неспособно перестроиться"... "Оппортунистическая руководящая группа старого состава ВЦСПС, - говорил Шверник, - не только не оказалась способной понять задачи в реконструктивный период и вытекающие из них задачи профдвижения, но и оказала сопротивление партии в перестройке работы профсоюзов и устранении их крупнейших недостатков". Безудержная критика "правых" в профдвижении, обвинения их в отрыве профсоюзов от партии и тред-юнионизме сводились к главной мишени - Томскому. Его выводят из состава Политбюро. Но он остается еще членом ЦК.
Пережитое бичевание на съезде, а также разнузданная травля в печати серьезно сказались на здоровье Томского. Об этом говорится в письме Рыкова В.В. Куйбышеву: "Валериан! Вчера я был у Томского и застал его в следующем состоянии. Вечером в 8 часов с ним случился какой-то припадок. В результате его он лишился чувств. Окружающие его (жена и сын) не могли пощупать пульс. Его отнесли на постель и вызвали врача. Я приехал к нему в 10 часов вечера, врача еще не было, Томский стал приходить в себя, деятельность сердца стала возобновляться, но неполно. Кроме жены, он не узнавал меня. Я остался у него ночевать, говорил с врачом и родными. Врач говорит, что это был нервный удар, утром уже деятельность сердца полностью выправилась. Жена его утверждает, что это произошло после того, как он прочел газеты. В таком виде он, по-моему, присутствовать на заседаниях не может. Сейчас у него врачи из кремлевской больницы".
После съезда Томский сильно заболел и был вынужден уехать в Германию на лечение. Возвратившись из Германии, Томский отошел от активной политической жизни. В 1931 году его назначают руководителем Объединенного государственного издательства (ОГИЗ), в котором сразу же сложилась обстановка недоверия и подозрительности к нему, как к одному из лидеров "правой оппозиции". Этому способствовала продолжавшаяся критика Томского в печати и различного рода собраниях, а также пленумах ЦК партии. Его обвиняли и в том, что он после XVI съезда партии не выступал в печати с критикой собственных взглядов и взглядов "правой оппозиции". Об этом говорилось на январском (1933 года) пленуме ЦК партии в выступлениях Андреева, Косиора, Варейки-са, Уншлихта и других. Примечательна речь Шверника: "Томский до сих пор нигде отчетливо и прямо не признал своих ошибок в профдвижении, не вскрыл их подоплеки и по-большевистски не раскритиковал их... Томский пытался противопоставить профсоюзы партии, повести их по тред-юнионистскому пути... Пусть Томский не забывает, что те победы, которые он теперь не смеет отрицать, были достигнуты не только без него, но и в решительной борьбе против него...". Томский чинил всякие препятствия перестройке профсоюзов, но рабочий класс дал решительный отпор этим попыткам.
Оставаясь членом ЦК партии, Томский участвовал в работе XVII съезда партии (декабрь 1934 года), на котором он снова выступил с осуждением своих ошибок, но с признанием заслуг Сталина. Но это уже не могло остановить жернова сталинской истребительной мельницы. Политическая и физическая расправа над Томским уже нависла.
Великий перелом, объявленный Сталиным в стране в начале 1930 года, беспощадно ломал все, что не укладывалось в его прокрустово ложе. Он захватил и профессиональные союзы как самые массовые общественные организации. Если в 1921 году, по меткому замечанию видного деятеля рабочего и профсоюзного движения Д.Б. Рязанова, профсоюзам сломали хребет (при самом активном участии В.И. Ленина, выступившего против независимости профсоюзов и за их подчинение компартии), то в начале 30-х годов (уже по инициативе Сталина) им сломали шею (о чем предостерегал Томского другой деятель рабочего и профсоюзного движения А. Лозовский). А со сломанной шеей голову не поднимешь. Таким образом, из идейно-политической борьбы, развернувшейся внутри правящей партии в 20-е годы и вовлекшей в свою орбиту массовые общественные организации, профсоюзы вышли с перебитым хребтом и сломанной шеей не способными быть подлинными защитниками интересов трудящихся. Это сказалось на резком падении их авторитета среди широких масс рабочих и служащих и привело к жесточайшему кризису профдвижения страны в середине 30-х годов.
|
