5. Апрагматичность - непрактичность, бессеребренность, немонетарность творческих состояний сознания, их ориентированность на процесс выполнения деятельности, а не на результат.
Для ресурсного состояния истинно и ценно лишь то, что происходит в процессе выполнения деятельности, какими состояниями он наполнен, а не практическая действенность цели и результата. Более того – часто к нарисованной картине художник теряет всякий интерес, а писатель к написанной книге, хотя в них вложено неимоверное количество энергии, жизни и времени. Часто творцу не так важно, как повлияет эвристический процесс на общественную и индивидуальную жизни. Явные практические плоды, на мой взгляд, чужды ресурсным состояниям сознания. Само творчество и является манной небесной.
Настоящее творчество ни купить, ни продать невозможно.
Творец и не променяет творчество ни на какие блага в мире.
Творчество, те психические состояния, которые сопряжены с ним, являются самым высокой наградой для человека в мире.
Кто был уже награжден – это знает.
Итак, феноменология творчества как процесса и состояния сознания, показывает нам, что люди, которые переживают это состояние, оказываются целиком поглощены своим занятием.
Они испытывают глубокое удовлетворение от того, что они делают - и это чувство приносит сам процесс деятельности, а не его результат.
Они забывают личные проблемы, видят свою компетентность, обретают опыт полного управления ситуацией.
Они переживают чувство гармонии с окружением, "расширения" себя, их навыки и способности развиваются, личность растет.
Насколько эти элементы опыта присутствуют, настолько субъект получает наслаждение от своей деятельности и перестает беспокоиться о внешней оценке, становится поленезависимым, свободным – «имеет наглость быть».
Естественно, что такой опыт является оптимальным для человека.
Он позволяет упорядочить случайный поток жизни субъекта, дает базовое чувство опоры: в каждый данный момент субъект может сконцентрировать все своё внимание на осознанно выбранной деятельности.
Он позволяет пережить свою глубинную миссию, судьбоносное предназначение, мгновенно забыть то, что его разрушало и было сиюминутным, наносным - грязной пеной на волнах жизни.
И самое важное – в ресурсном состоянии сознания человек «творит себя» – не только «образовывается» (то есть приобретает знания, умения, навыки), но и сам «образует мир»: создает свое понимание, свое видение мира, проектирует и строит собственную жизнь, решает, куда ему идти, о чем думать, с кем взаимодействовать и общаться.
Литература
Карцев В. И.Ньютон /Жизнь замечательных людей. М. «Молодая гвардия», 1987
Козлов В.В. Психотехнологии измененных состояний сознания. Личностный рост. Методы и техники. – М.: Изд-во Института психотерапии, 2001. 384.
Розанов В.В. Несовместимые контрасты жития. М., 1990.
Станиславский К.С. Собр. соч. в 8 т. Т.2. М., 1954.
МЕТАЭМОЦИОНАЛЬНЫЕ ПРОЦЕССЫ КАК ПРЕДМЕТ ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ
А.В.Карпов (Ярославль)
(Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта № 06-0600130-А)
Как известно, в настоящее время широкое распространение получило одно из направлений когнитивной психологии – метакогнитивизм. В нем установлен и исследован особый, качественно специфический класс психических процессов, обозначаемых понятиями «метакогнитивных», «вторичных» процессов. Обычно метакогонитивизм рассматривается как один из наиболее крупных «прорывов» (если не самый крупный) в когнитивной психологии, поскольку в нем, повторяем, установлен качественно новый класс психических процессов, а тем самым расширен и углублен сам предмет исследований в области психических процессов. Вместе с тем, возникновение и становление метакогниивизма не только решает те или иные вопросы, не только позволяет получит те ли иные новые результаты но и ставит (впрочем, как и любое иное крупное научное направление) новые вопросы.
Действительно, исходным – так сказать «отправным» предметом данного направления явились именно метакогнитивные процессы. Вместе с тем, нельзя не обратить внимание на следующее – очень важное, на наш взгляд обстоятельство теоретического плана. Дело в том, что установление и последующее изучение метакогнитивных процессов имеет в действительности имеет более общее и как бы двоякое значение. С одной стороны, оно само по себе позволило расширить представления о реальном многообразии и истинной сложности процессуального содержания психики. Однако, с другой стороны, оно создало своеобразный «прецедент», вскрыв тот (на наш взгляд, еще более важный факт), согласно которому господствовавшая длительное время так называемая «аналитическая картина психических процессов» - это лишь база, основа для раскрытия всей реальной сложности их организации; что метакогнтивные процессы отнюдь не исчерпывают собой всего содержания процессуальной организации психики.
Другими словами, можно допустить, что, если существуют метакогнитивные процессы (а это сегодня уже не вызывает сомнений), то, по-видимому, должны существовать и такие «вторичные» процессы, которые соотносятся уже не с собственно когнитивными «первичными» процессами (и, соответственно – с когнитивной подсистемой психики), а с иными – также базовыми классами «первичных» процессов – регулятивных, эмоциональных, мотивационных.
Исходя из сказанного, мы предположили, что, подобно тому, как существуют метакогнитивные психические процессы, в реальности представлены и иные классы «вторичных» процессов, в частности метаэмоциональные. Вместе с тем, обоснование и доказательство данного предположения, а также исследование метаэмоциональных процессов сопряжены с существенно большими трудностями теоретического и иных планов. Так, во-первых, эмоциональные процессы изучены к настоящему времени в несопоставимо меньшей степени по сравнению с когнитивными процессами; во-вторых, они в столь же существенно меньшей степени дифференцированы на отдельные «составляющие» - собственно эмоциональные процессы; в-третьих, по отношению к ним явно доминирует своего рода «морфологический» подход, согласно которому в центр исследования ставятся не эмоциональные процессы как таковые, а именно эмоции как их результативные проявления и итоговые, феноменологически представленные эффекты. Эта черта вообще очень характерна для психологии эмоций, поскольку их классификации и систематизации как таковых (то есть в их итоговом - результативном проявлении), являются в настоящее время весьма развернутыми, дифференцированными и полными, что достаточно резко контрастирует с аналогичными способами описаниями, дифференциации и характеристики самих эмоциональных процессов. Естественно, данная ситуация отнюдь неслучайна и ее основе лежат, как минимум, две очень важные причины.
Первая состоит в том, что «предметом направленности», «операндом» эмоциональных процессов является не внешняя, объективная реальность, а реальность принципиально иного плана – субъективная, которая, в свою очередь, «дана непосредственно», репрезентирована в ее существенной части на неосознаваемых уровнях, а потому представлена в симультанном а не в сукцессивном (характерном для любого процессуального образования) виде.
Вторая причина состоит в том, что именно по отношению к эмоциональной сфере имеет место как бы «наибольшее доминирование» результата над процессом: эмоции даны субъекту феноменологически не как эмоциональные процессы, а именно как нечто «уже состоявшееся», как факт переживания, как непосредственная данность, то есть в их итоговых проявлениях. Это, разумеется, вовсе не означает отсутствия у эмоций (как, повторяем, интегративно-итоговых феноменов) их темпорального, «хронологического измерения», а иначе говоря – временной протяженности. Эмоциональные процессы (подчеркиваем - именно процессы, а не сами эмоции), в силу целого ряда причин, - это, пожалуй, одни из наиболее «скрытых» и труднодоступных для самонаблюдения и, соответственно, для осознания, а потому – для их последующей дифференциации, систематизации и изучения процессов среди всех известных в настоящее время. Вместе с тем, и по отношению к ним целесообразно зафиксировать следующее положение: общей закономерностью организации психики является то, что любой результативный эмоциональный феномен, итоговый его эффект объективно предполагает определенный процесс, обеспечивающий его и к нему приводящий. Другое дело, что по отношению к разным классам психических процессов, соотношение этих двух аспектов (результативного и процессуального) существенно различно: оно относительно соразмерно для когнитивных процессов, но по отношению, скажем, к мотивационным, а особенно к эмоциональным процессам их собственно процессуальная составляющая феноменологически представлена в относительно наименьшей степени.
Обе эти причины приводят к тому, что по отношению к проблеме эмоций указанный выше «структурно-морфологический» подход представлен в очень явном виде, что, конечно, затрудняет их собственно процессуальное исследование, а также разработку дифференцированных взглядов относительно состава этих процессов. В свою очередь, это является объективным препятствием для обращения к детальному и углубленному – их собственно процессуальному анализу. Тем не менее, некоторые положения относительно данного аспекта все же могут быть сформулированы уже сейчас, поскольку в арсенале современной психологии психологического знания для этого имеются несомненные эмпирические и феноменологические референты, а также экспериментальные данные. Основные из них, на наш взгляд, состоят в следующем.
Во-первых, это известный и достаточно подробно охарактеризованный феномен «вторичных эмоций». Его природа заключается в том, что эмоции могут быть обусловлены не только, так сказать, «непосредственно» - какими-либо внешними или внутренними факторами эмоциогенного плана, но и самими эмоциями, точнее – их мнемическими репрезентациями. При этом возникновение той или иной эмоции («вторичной» по своей природе) обусловлено опять-таки эмоцией, а также сопровождающейся ей эмоциональным состоянием, ранее переживавшимся индивидом. Механизм такого рода «вторичных эмоций» достаточно сложен и схематически может быть представлен в виде последовательности основных этапов ее развертывания (то есть, фактически, в виде специфического процесса): «первичная» эмоция → ее закрепление в эмоциональной памяти → включение сформировавшейся мнемической репрезентации в личный опыт субъекта → актуализация данной репрезентации → «вторичная» эмоция. Все это приводит к тому, что возникает «эмоция по поводу эмоции», эмоция «второго порядка», то есть метаэмоция. Так, например, тот страх или то удовольствие («первичные» эмоции), которые переживались когда-либо ранее и которые подверглись фиксации в личном опыте, впоследствии – при их актуализации под влиянием, например, тех или иных ассоциаций, аналогий и пр. - сами по себе могут приводить и реально приводят к новым эмоциям, но уже иным – «вторичным». При этом «пусковым стимулом» для «вторичных» эмоций является не непосредственное внутреннее или внешнее воздействие, а сами эмоции, но переживавшиеся ранее – то есть «первичные» эмоции. Причем, в ряде случаев такого рода «вторичные» эмоции могут быть даже более интенсивными, нежели «первичная» эмоция, поскольку последняя, являясь непосредственной и значит не всегда полной и адекватной, может и не вполне «оценивать» истинное значение того или иного события, объекта воздействия. И лишь впоследствии, по прошествии времени это значение раскрывается существенно более полно, что и обеспечивает большую интенсивность «вторичных» эмоций. Возможен, однако, и противоположный вариант, при котором «вторичные» эмоции менее интенсивны, поскольку они, как известно, могут подвергаться механизмам компенсации, рационализации, а также действию «психологических защит» и пр. (в особенности это относится к негативным эмоциям – не случайно в естественном языке существуют выражения типа «время лечит», «все прошло, пройдет и это» и мн.др.). Вообще говоря, именно с этих позиций сами эмоциональные процессы раскрываются как синтез одного из когнитивных процессов (памяти) и собственно эмоциональных процессов и, в силу этой причины, выступают как синтетические процессуальные образования, то есть как метапроцессы. Поэтому в собственно процессуальном плане такого рода эмоциональные процессы и могут быть проинтерпретированы в свете данного механизма как один из классов метапроцессов в целом (наряду с классом метакогнитивных процессов).
Во-вторых, в аналогичном смысле может и должен быть проинтерпретирован один из «классических» феноменов психологии эмоций – феномен амбивалентности эмоций. Его содержание (в силу его подробной характеристики в соответствующей литературе) не нуждается, по-видимому, в специальной характеристике. Вместе с тем, если его интерпретировать с позиций развиваемых здесь представлений, то с достаточной отчетливостью выявляются два факта. 1.Амбивалентность (по определению) предполагает наличие двух эмоций, как правило, либо различных, либо даже разнонаправленных по своей «окраске» (в ряде случаев в «едином эмоциональном переживании» синтезируются не две, а большее число «первичных» эмоций и тогда, по-видимому, можно говорить о «терциарности», «тетрарности» и пр. эмоций). Причем, с субъективной точки зрения эти отдельные «эмоциональные составляющие» презентируются, конечно, не «автономно», а в нерасторжимом единстве, в синтезе друг с другом; чувство амбивалентности поэтому несводимо ни к одной из двух входящих в него эмоций, а переживается именно как целостное и качественно специфическое эмоциональное отношение, несводимое ни к ним «по отдельности» ни к их рядоположенной сумме, в чем и заключается его качественная определенность. Иначе говоря, синтез «первичных» эмоций в чувстве амбивалентности порождает новое качество. 2.Одновременно, еще более показателен тот факт, что сама амбивалентность, как правило, является сильным стимулом для развертывания определенных процессов по осознанию данного комплексного эмоционального состояния, по возможному согласованию амбивалентных эмоций, по их рационализации, по нахождению либо компромисса, либо приданию одной из них субъективной приоритетности. Иными словами, амбивалентность эмоций – это не только «вторичная» эмоция, но и стимул, а одновременно – и эффект «вторичных» эмоциональных процессов, то есть метапроцессов.
В-третьих, в плане рассматриваемых вопросов должны быть, конечно, учтены и те – очень многочисленные данные как феноменологического, так и эмпирико-экспериментального характера, которые получены при разработке еще одной «классической» проблемы психологии – проблемы соотношения когнитивных и эмоциональных процессов, влияния вторых на первые. Количество исследований по данному вопросу поистине огромно и в нашу задачу, естественно, не входит их сколько-нибудь полный анализ. Отметим лишь тот их аспект, который имеет непосредственное отношение к сути анализируемых здесь проблем. Суть же эта является достаточно очевидной, но не становящейся от этого менее значимой: каким бы образом ни трактовать взаимосвязь и взаимодействие когнитивных и эмоциональных процессов, это взаимодействие (по определению) означает их синтез, то есть интеграцию, которые в принципе несводимы ни к одному из них «по отдельности», ни к их аддитивной («агрегативной») совокупности. Эта интеграция двух классов психических процессов обусловливает (в силу присущих любой интеграции генеративно-порождающих механизмов), новые качества, новую качественную определенность. Вместе с тем, очевидно и то, что такой синтез не может быть осуществлен «сам по себе» - автоматически и непосредственно: он требует, по-видимому, определенных и, как правило, достаточно сложных процессов, приводящих в результате к тем или иным итоговым эффектам (например, к эффектам стенического, то есть фасилитирующего, или астенического - ингибирующего воздействия эмоций на когнитивные процессы). Более того, можно, по всей вероятности, считать, что по отношению к зрелой, сформированной, «социально-включенной» личности практически любая эмоция практически всегда развертывается «в обрамлении» когниции и уже тем самым выступает не как «первичная», а как опосредствованная ей, то есть как «вторичная». Феноменология такого «социально-когнитивного опосредствования» подробно охарактеризована в психологической литературе и включают в себя широкий диапазон эффектов – начиная от «подсознательных» и «вытесненных» эмоций и заканчивая их «демонстративной фасилитацией» (например, в целях манипулятивного воздействия на поведение других людей).
В-четвертых, в плане анализируемой проблемы необходимо отметить и еще один, эмпирически и феноменологически очевидный, а также достаточно подробно охарактеризованный в литературе факт (хотя, ради справедливости, следует подчеркнуть, что он исследован относительно в меньшей степени, нежели все предыдущие). Вместе с тем, он, имеет еще большую «сферу действия» и степень обобщенности, а потому – значимости. Он локализуется как бы «на стыке» психологии эмоций и психологии состояний, а его суть заключается в следующем. Общеизвестно, что эмоции как таковые вариативны так сказать по «хронологическому» критерию: они могут быть либо ситуативными, краткосрочными («сиюминутными»), либо надситуативыми, и репрезентируютя феноменологически в форме, очень близкой к эмоциональным состояниям. Последние, хотя также являются «преходящими» - возникающими и редуцирующимися, но занимают относительно более длительные интервалы времени, выступая как некоторый «эмоциональный фон» (иногда для его обозначения используется термин «настроение»). Этот фон может быть представлен в разной «тональности», быть более или менее комплексным по составу интегрируемых в нем парциальных эмоций, быть более или менее ярким и т.д.; однако он практически всегда имеет место и является несомненной психической реальностью. В простейшем случае он может быть представлен как континуум, на «полюсах» которого локализуются крайне негативные и крайне позитивные состояния. Однако, поскольку этот фон практически всегда имеет место и поскольку он поэтому «сопровождает» любую деятельностную, поведенческую и коммуникативную активность субъекта, то возникающие в ее ходе все иные эмоции не могут им не опосредствоваться; он не может не влиять на их характер – их репертуар, степень интенсивности, отношение к ним, форму протекания и др. Так, например, доминирование надситуативных эмоций (а по существу эмоциональных состояний) негативного плана, выражающиеся, в частности, в состоянии подавленности, страха, «внутренней опустошенности» и т.д., может окрашивать и, как правило, окрашивает даже позитивные эмоции в адекватные им, то есть негативные тона (или, по крайней мере, снижает степень их позитивности). В этом эмоциональном состоянии, как принято выражаться в терминах естественного языка, «человек видит все в черном цвете». И наоборот, доминирование надситуативных эмоций позитивного плана оказывает прямо противоположное воздействие на ситуативные эмоции – либо уменьшает степень их негативности, либо гипертрофирует позитивные эмоции («все видится в розовом цвете»). Отсюда следует, что, фактически, любая ситуативная, непосредственная – «первичная» эмоция всегда опосредствуется – модерируется общим надситуативным эмоциональным фоном и в итоге субъективно репрезентируется не в своей исходной форме, а как своеобразная «равнодействующая» ситуативной эмоции и генерализованного эмоционального фона.
В силу общности данной закономерности, следует заключить, что, фактически, любая эмоция, взятая в реальном жизненном контексте, «в цепи» событий жизнедеятельности субъективно репрезентируется не прямо и непосредственно, не в своей исходной форме, а опосредствованно – в «превращенной форме». Очевидно, таким образом, что и эта – повторяем, достаточно общая (а не исключено, - и универсальная) закономерность не только может, но и должна быть проинтерпретирована с позиций понятия метаэмоциональных процессов, поскольку сама ее суть состоит во взаимодействии и интеграции двух эмоций – ситуативной и надситуативной. Столь же естественно и то, что в основе такого взаимодействия должны лежать определенные операционные средства, то есть процессуальные механизмы, которые также составляют, на наш взгляд, один из видов метаэмоциональных процессов.
В-пятых, анализируя конструкт «метаэмоциональные процессы», нельзя, конечно, оставить без внимания широко развернутые в настоящее время исследования по проблеме эмоционального интеллекта. Безусловно, указанная проблема – это особая, самостоятельная область исследований, а ее анализ в целом выходит далеко за пределы задач этой статьи. Поэтому в данном контексте отметим лишь те ее аспекты, которые имеют непосредственное отношение к сути рассматриваемых здесь вопросов. Основным же является то, что само понятие эмоционального интеллекта является тем – подготовленным всем развитием психологии эмоций и когнитивных процессов - конструктом, который, быть может, в наибольшей степени содействует как решению проблемы метаэмоциональных процессов, так и трансформации «структурно-морфологического» подхода изучения эмоций к иному – процессуально-динамическому подходу. Последнее объясняется достаточно общим и фундаментальным обстоятельством: общеизвестно, что так называемый «психометрический интеллект» как таковой (независимо от его трактовок и типов) - это синтез ряда базовых результативных параметров его частных, парциальных составляющих. Именно такая, повторяем, психометрическая трактовка интеллекта является наиболее распространенной в настоящее время. Более того, не только в научной, но и в «обыденной» психологии (на уровне так называемой «folk-psychology») интеллект не только ассоциируется, но и, фактически, отождествляется со способностью к получению эффективных результатов в выполнении тех или иных задач, в решении проблем, в эффективности и результативности адаптации к ситуациям, к выполнению деятельности и пр. Именно эта трактовка положена, как в основу конструкта «эмоциональный интеллект», так и в основу разработанных в настоящее время психодиагностических методик его определения.
Вместе с тем, такая трактовка предполагает (иногда имплицитно, а чаще – вполне эксплицитно), что все базовые и, соответственно, диагностируемые «составляющие» интеллекта являются именно результативными, итоговыми проявлениями и эффектами некоторых – столь же базовых подпроцессов, синтез которых, собственно говоря, его и образует. В особенно явном виде такой подход представлен в наиболее распространенной методике психодиагностике интеллекта – в методике Д. Векслера. Однако именно тот же подход лежит и в основе методик, направленных на диагностику (и изучение) собственно эмоционального интеллекта (Х.Гарднер, Дж.Мэйер, Д.Карусо, П.Сэловей, Д.Гоулман, Р.Бояцис, Р.Бар-Он и др.). Согласно ему, как правило, дифференцируются именно некоторые эмоциональные «составляющие», отдельные – «парциальные» компоненты эмоционального интеллекта как способности. Вместе с тем, представляется достаточно очевидным что они – подвергающиеся диагностике компоненты и «составляющие» - имеют (причем - совершенно объективно) собственно процессуальное содержание, характеризующееся индивидуальной мерой выраженности, которая, собственно говоря, и является предметом дифференциальной диагностики.
Кроме того, очень важно учитывать еще два момента. Первый: любой основной эмоциональный «подпроцесс», имеющий итоговые, результативные эффекты и проявляющийся с разной степенью индивидуальной выраженности, подлежащей диагностике, не только не имеет, но и не должен ее иметь, а являться обобщенным – релевантным широкому кругу «предметов» эмоциональных репрезентаций и оценивания. Он, как правило, надситуативен и именно поэтому не является непосредственно эмоциональным, а регулирует меру и форму других – «первичных» эмоций, степень контроля за ними и точность их оценки, идентификации и дифференциации. И именно поэтому подпроцессы, диагностируемые посредством современных методик определения и изучения эмоционального интеллекта – это не «первичные» эмоциональные процессы, а процессы принципиально «вторичные», то есть эмоциональные метапроцессы. Второй: поскольку эмоциональный интеллект – это не только эмоциональный интеллект, но и эмоциональный интеллект, то в его структуру (по определению) органично включены собственно когнитивные механизмы и релевантные им операционно-процессуальные средства. Тем самым, он выступает и в целом, и парциально (то есть в аспекте своих «составляющих» - подпроцессов) как интегративное эмоционально-когнитивное образование. В связи с этим, он (и, повторяем, любой из его подпроцессов) как бы «перерастает» лишь эмоциональную сферу, «выходит» за ее границы; является поэтому не только собственно эмоциональным, но, прежде всего, метаэмоциональным образованием.
В действительности, ситуация здесь является еще более сложной и комплексной, а одновременно еще более доказательной в плане обоснования существования класса эмоциональных метапроцессов. Дело в том, что базовые эмоциональные подпроцессы опосредствуются не только когнитивными процессами и механизмами, но и личностными детерминантами, обретая тем самым характер и личностной опосредствованности. Имеет место «выход» за пределы «первичных» эмоций не только в когнитивную сферу, но и в сферу собственно личностной организации; возникают так сказать «личностно-опосредствованные» и потому – также «вторичные» эмоции, а также соответствующие им метамотивационные процессы.
В-седьмых, достаточно показательными в плане анализируемых здесь вопросов являются те сложнейшие и перманентно дискутируемые отношения, которые существуют между понятиями эмоций и чувств, а также тех психических реальностей, которые ими обозначаются. Вообще говоря, вопрос об их соотношении, о критериях дифференциации, об их общности и различиях – это одна из «классических» и традиционно обсуждаемых тем психологии. И терминологическая, и концептуальная, и содержательная неопределенность, присущая данной теме, как известно, очень высока. Если, однако, попытаться определить то общее, с чем солидарны практически все исследователи и что характерно для подавляющего большинства концепций, сформулированных в данной области, то им может считаться следующее положение (которое, однако, также дополняется различными формулировками, способами экспликации). Эмоции и чувства – это качественно разные по степени сложности, по уровневому статусу, по мере их «содержательной наполненности» формы оценки (и самооценки) отношения к действительности – как объективной, так и субъективной. Первые выступают как, безусловно, более простые, нежели вторые. Кроме того, эмоции рассматриваются как в существенно большей степени генетически предзаданные, в бóльшей степени имеющие так сказать биологическую и психофизиологическую детерминацию, а на этой основе и адекватное данной детерминации содержание; чувства же – как имеющие в существенно бóльшей степени социальную детерминацию, как продукт и результат социальной обусловленности и социализации личности и потому обладающие большим «когнитивным содержанием» (данное положение вообще трактуется как своего рода «демаркационная линия», традиционно и конвенциально разделяемая подавляющим большинством исследователей граница между ними. Все это, разумеется, справедливо.
Вместе с тем, нельзя не видеть и другого, также важного обстоятельства. Именно потому, что граница между ними в значительной степени пролегает по параметру сложности, содержательности, а также в силу того, что они трактуются как качественно различные уровни аффективного отношения к действительности (и, следовательно, как такие образования, между которыми существуют характерные для различных уровней – иерархические отношения), чувства в их качественной определенности могут и должны быть проинтерпретированы как результативные проявления и итоговые эффекты интеграции «первичных» эмоций (и, естественно, - не только эмоций). Причем, эта интеграция обеспечивается не только и даже не столько самими «эмоционально-чувственными» средствами, сколько операционными средствами совершенно иного – в основном, когнитивного порядка. Любое действительно полноценное чувство – это всегда «чувство к чему-то», или, что еще показательнее, – чувство к кому-то;, это образование, имеющее обязательную предметную отнесенность, а значит – и существенную когнитивную, содержательную - «знаниевую» составляющую. В чувствах обычно синтезирована целая гамма эмоций, причем, далеко не всегда «однотонных». Но если представлен сам этот синтез, то объективно должны существовать механизмы, процессы и иные операционные средства, обеспечивающие его.
Таким образом, анализ вновь с необходимостью приводит к выводу, согласно которому эмоционально-чувственная сфера личности – это не конгломерат и даже не система структурных образований (то есть самих эмоций и чувств), а еще и система специфических процессов – как «первичных» (лежащих в основе эмоций), так и «вторичных» (лежащих в основе чувств). Причем, эти процессы, отнюдь не всегда протекают «гладко и безболезненно», гармонично. Как раз напротив, реальная палитра человеческих эмоций и чувств такова, что в них, как правило, противоборствуют разнонаправленные и «разнотональные» эмоциональные тенденции, установки, отношения, порождающие многочисленные коллизии, внутриличностные конфликты и даже драмы. В едином чувственно-оценочном отношении к какому-либо объекту (или, что еще характернее, – к субъекту) синтезирован ряд эмоций, нередко слабосогласуемых между собой. Само же их «несоответствие» друг другу порождает процессы его переживания, которые, в свою очередь, являются мощными стимулами для ряда известных психологических феноменов – психологических защит, компенсации, рационализации, сублимации и мн.др.
Итак, все изложенное позволяет высказать предположение, согласно которому чувства могут и должны быть проинтерпретированы именно как метаэмоции (в их результативном проявлении), а формирование и переживание чувств – это метапроцессы, соотносящиеся, однако, уже не с когнитивной сферой психики, а с ее эмоциональной сферой. С этой точки зрения соотношение эмоций и чувств может быть проинтерпретировано как соотношение «первичных» и «вторичных» эмоций; связь их процессуальной основы – это связь «первичных» и «вторичных» эмоциональных процессов (то есть – «первичных» и «вторичных» процессов -метапроцессов). Подчеркнем, что такая интерпретация данной связи не только никак не абстрагируется от роли когнитивных процессов и механизмов (что нередко характерно для исследований в области эмоций и чувств), а напротив, ставит их в центр данной проблемы, поскольку именно за счет них и достигается интеграция «первичных» эмоций во «вторичные», происходит трансформация эмоций в чувства.
В заключение краткого обзора метаэмоциональных процессов, подчеркнем еще раз, что их дифференциация и исследование не только вполне обосновано, но и (это главное) необходимо, поскольку соответствует ведущим тенденциям развития психологии мотивации и психологии эмоций; логически и гносеологически вытекает из их развития, согласуется с их основными теоретико-методологическими и эмпирико-экспериментальными данными. Более того, оно позволяет предложить достаточно естественное и непротиворечивое решение некоторых их дискуссионных вопросов. Исходя из этого, можно также вполне заключить, что общая категория «вторичных» процессов (или – метапроцессов) исследованная в настоящее время, в основном, по отношению к метакогнитивным процессам, должна быть дополнена классом и метаэмоциональных процессов.
|
