Книга седьмая куда улетели белые лебеди? (гражданская война в Сибири, 1918-1920 гг.) Документальное повествование о превращении «белых лебедей»

Скачать 2.85 Mb.

Название	Книга седьмая куда улетели белые лебеди? (гражданская война в Сибири, 1918-1920 гг.) Документальное повествование о превращении «белых лебедей»
страница	1/15
Тип	Книга

rykovodstvo.ru > Руководство ремонт > Книга

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 15

СОДЕРЖАНИЕ 7-й книги (1918-1920 гг.)
ПРОЛОГ (От автора об авторе)
Г л а в а п е р в а я

Ленинская национализация балакшинской «социалистической» кооперации
Г л а в а в т о р а я

Кто развязал гражданскую войну в Сибири?

Хроника из «Народной Газеты»
Из большевистской газеты «Уральский Рабочий»
Некролог «Памяти А.И. Грудзинского»

Г л а в а т р е т ь я (о А.В. Колчаке)

Гори, гори, моя звезда
Александр Колчак – выдающийся полярный исследователь
Герой Порт-Артура
Ты у меня одна заветная
Руководитель военно-морского кружка по возрождению русского флота
Лучший в мире специалист по морскому заминированию
Командующий Черноморским флотом
«Демократический» февраль 1917 года
«Монархия, как лучшая форма правления»
Андрей Балакшин и Александр Колчак – единомышленники и друзья
Избрание А.Н. Балакшина почетным членом Омского сельскохозяйственного института
Колчак в Кургане
Кто же был более кровавым диктатором – Колчак или Ленин?
Расстрел Колчака без суда, но после «следствия»

Г л а в а ч е т в е р т а я

(Моя дискуссия о Колчаке и Томине в эпоху «нового мышления»)

«Если в Иркутске воздвигнут памятник Колчаку, то как быть с Томиным?..»
Обзор писем «трудящихся». Подчиняется ли историческая правда законам диалектики?
«Такие не тонут»
Где же Ваша совесть, доктор Пундани?

Э п и л о г. Рождение и возрождение фашизма в образе компартии

Правда о кронштадтской революции
Правда об антоновской революции
Правда о М.Н. ТУХАЧЕВСКОМ

Союз Сибирский маслодельных артелей

В.А. Плющев,

Книга седьмая

КУДА УЛЕТЕЛИ БЕЛЫЕ ЛЕБЕДИ?

(гражданская война в Сибири, 1918-1920 гг.)

Документальное повествование

о превращении «белых лебедей» в белое движение

г. Курган, 2002 г.

П Р О Л О Г

(ОТ АВТОРА ОБ АВТОРЕ)
В течение многих лет, да почти всей своей взрослой сознательной жизни, я нигде в Советском Союзе не мог официально устроиться на работу по своей профессии, хотя имел две прекрасные профессии: в 1957 г. окончил факультет журналистики Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова, а в 1973 г. в Московском историко-архивном институте (ныне университет) успешно защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата исторических наук, но оказался безработным только потому, что не был членом Коммунистической партии. Тут меня наглядно осенило сравнение нашего Советского социализма с гитлеровским фашизмом, особенно после того, как я прочитал «Лекции о фашизме» генерального секретаря Итальянской коммунистической партии Пальмиро Тольятти, впервые переведенные на русский язык и опубликованные издательством политической литературы в 1974 году. На странице 80 этих «Лекций» говорится: «Может ли фашистская партия в том виде, в котором она организована в настоящее время, осуществлять контроль над всей жизнью страны и над всеми слоями населения? Конечно, нет. (Имеется ввиду 1935 г. – В.П.). Она не в состоянии этого добиться, так как избыток бюрократизма, а также чисто показной монолитизм, который сушит ее на корню, лишают ее политическую линию необходимой гибкости, позволяющей приспособиться к требованиям всех слоев.

Что представляет собой в сегодняшней Италии член фашистской партии? Часть ее членов политически активна, имеет поручения, выполняет политическую функцию. Но если вы присмотритесь к большинству членов, вы увидите, что подавляющее большинство политически пассивно. Но, несмотря на это, они состоят в партии. Почему? Потому что вступать в партию их заставляет ряд принудительных обстоятельств… Сейчас в Италии нельзя быть писателем, учителем или преподавателем в университете, не состоя в фашистской партии. Данная сфера значительно расширится, если учесть, что указанный тип принуждения распространяется и на все свободные профессии: адвокатов, журналистов и т.д. Все они обязаны быть членами фашистской партии. Этой форме принуждения подвержены даже те, кто еще недавно пользовался наибольшей свободой – врачи. Сегодня без вступления в фашистскую партию нельзя быть коммунальным врачом…»

Прочитав эти откровения известного итальянского и международного деятеля рабочего движения, я тогда невольно подумал, что наша советская действительность очень похожа на фашизм, и это можно ярко проиллюстрировать таким живым «документом», как моя собственная автобиография. После окончания Московского университета я добровольно распределился в Сибирь, а именно в Курган, определив по карте, что отсюда удобнее начинать изучать нашу великую страну: рядом Урал, Казахстан, Якутия… В Курганском обкоме партии меня встретили приветливо. Ознакомившись с моей автобиографией, даже высказали сожаление, что я не член КПСС, иначе назначили бы меня редактором какой-либо газеты. Направили в редакцию областной партийной газеты «Красный Курган» (ныне «Новый мир») с пожеланием, что через год-два я буду оформляться в партию.

Работа в газете у меня начиналась неплохо. В первый же год я опубликовал несколько категорийных материалов – художественных очерков о замечательных людях Зауралья. Один из них вызвал многочисленные положительные отзывы читателей, которые тоже были опубликованы. Очерк назывался «В жизни всегда есть место подвигу», напечатан 12 декабря 1957 г. Отклики заняли целую полосу – 10 января 1958 г.

Кроме очерков, я начал специализироваться на критических статьях и фельетонах. В одном из них – «Медвежья услуга» – раскритиковал бюрократизм председателя Курганского горисполкома т. Левчука, что было довольно смелым выступлением. Левчук прикрепил ко мне офицера милиции, который вместе со мной целый месяц придирался ко мне и перепроверял факты. Но факты подтвердились.

Еще в одном материале – «По собственному желанию» – я подверг резкой критике руководство крупнейшего в Кургане завода «Уралсельмаш» (ныне завод Колесных тягачей) за то, что оно довело одного рабочего до такого состояния, что он вскрыл себе вену и собственной кровью написал предсмертную жалобу в редакцию «Красного Кургана».

За этот материал какие-то неприятности имел редактор газеты С.С. Глебов, и меня вскоре перевели из отдела информации в отдел писем, где почти не было времени и условий для творческой работы. Ежедневно в редакцию приходило около 60 писем, каждое из которых надо было внимательно прочитать, вникнуть в его смысл и принять меры: направить в соответствующее учреждение или заняться им самому. Интересно, конечно, заняться самому, но на это потребуется минимум день, значит, на следующий день останется неразобранная почта, придут еще письма, и работы добавиться, с которой, как хочешь, так и справляйся.

Кроме того, в отделе писем существовал в то время, на мой взгляд, довольно неразумный порядок – так называемое соотношение авторского гонорара «40 на 60». Это означало, что если я после работы умудряюсь написать и опубликовать в газете свой материал за своего соавтора, который должен быть на 20 процентов больше собственного.

Для творческого журналиста отдел писем был могилою, и я попросил редактора перевести меня в любой другой отдел, но он отказал, мотивируя тем, что я беспартийный, а мой заведующий отделом писем Забегай заявил, что он рекомендацию в партию мне не даст, как «не созревшему» еще.

Тогда я тут же написал редактору заявление: «Прошу предоставить мне академический отпуск на год для написания антифашистского романа или уволить с работы по собственному желанию».

Редактор собрал всех заведующих отделами, обсудили мое заявление и уволили «по собственному желанию».

Таким образом, я всего один год работал в газете по своей профессии журналиста. Дальше пошли скитания и всяческие неурядицы.

Антифашистского романа я не написал, но женился на простой курганской девушке Вале Кошелевой, работавшей печатницей в типографии «Красный Курган» (дочери шофера), которая вскоре тоже уволилась с работы. Мы оказались совершенно без средств к существованию, и я попросился вновь в редакцию газеты «Красный Курган», но меня уже не приняли. Пришлось устроиться простым архивариусом в Курганский областной архив УВД, в системе которого работал мой тесть. Заработная плата у меня была мизерная – 300 рублей в месяц, как стипендия студента в университете. Я рассчитывал на гонорары, но мои материалы вдруг перестали печатать все курганские газеты, пришлось иногда пользоваться фамилией моего тестя «Кошелев». Но все равно мы с женой влачили нищенское существование, а у нас вскоре появились еще и дети – сын и дочь.

Наконец, один товарищ из обкома партии Никулин помог мне устроиться на работу в заводскую многотиражную газету «Кургансельмашевец», но не редактором и литературным сотрудником, а так называемым «подснежником». Что это значит? Поскольку я был беспартийный, то по нашим советским законам и негласным партийным инструкциям, как и в фашистской Италии, я, несмотря на мое университетское образование, не имел права занимать должность редактора или ответственного секретаря даже в такой маленькой газетенке, как заводская многотиражка, кроме того я уже и из комсомола выбыл по возрасту. А в заводской многотиражке, выходившей один раз в неделю, по штату полагается один человек – редактор, но один он, как правило, не справлялся с работой, и в помощь ему принимался «подснежник» – помощник, который формально зачислялся на любую свободную должность на заводе с соответствующей зарплатой. Меня, например, вначале оформили в качестве мастера ОТК, а потом перевели в «рентгеносъемщики особо вредных работ». Но ни об одной из этих специальностей я не имел абсолютно никакого понятия, да и вообще на заводе я никогда не работал, тем более на этих должностях, требующих высокой квалификации. Я выпускал многотиражную газету и в качестве редактора, и в качестве секретаря. Но потом сам себе нашел редактора – бывшую учительницу без высшего образования, но зато члена КПСС – Колташеву Л.А. Только ей я поставил условие – не вмешиваться в работу редакции.

Так, я начал выпускать многотиражку. Зарплату получал хорошую, больше своего «редактора». И дополнительно мне выдавали «за вредность рентгеносъемок» молоко и мыло, от которых я отказался, попросил, чтобы заменили молоко и мыло пивом.

Оказывается, такая организация заводской печати практиковалась по всему Советскому Союзу, и нас, беспартийных подпольных редакторов и литсотрудников многотиражек не обескураживала насмешливая кличка «подснежник». Например, мне даже понравилась работа в многотиражке. Я многому научился здесь, многое узнал из заводской жизни, чего никогда не узнаешь, работая в областной, тем более, в центральной газете. В многотиражке я на практике познал всю кухню газетной работы – от верстки до выхода в свет свежего номера. Почувствовал себя раскрепощенным от всяких завов и «главного» и имел возможность показать себя на деле, на что способен: пробовал себя во всех жанрах, что не всегда удавалось в областной газете из-за придирчивой критики маститых журналистов, от которой молодому, начинающему журналисту можно потерять и уверенность в себе, что, по-моему, оказывает плохую услугу творческому росту.

В заводской многотиражке я свободно публиковал и очерки, и фельетоны, и художественные зарисовки, и даже стихи. Их никто не правил, не редактировал, что, естественно, повышало у меня самого ответственность за свои материалы перед главным критиком – моим читателем, а не перед завом и редактором.

И все-таки мне было иногда горько и обидно за свое подпольное положение «подснежника». Журналисты из областной газеты относились ко мне с иронией, а один из них, не буду называть его фамилии (он потом работал корреспондентом ТАСС) прямо сказал мне: «Ты позоришь Московский университет».

А что мне было делать? Единственный выход из моего положения – это вступить в партию. И я стал готовиться к этому вступлению, к чему, как видите, меня толкали принудительные обстоятельства.

На хорошем лощенном листе бумаги я написал.

«В первичную партийную организацию завода Кургансельмаш от литсотрудника многотиражной газеты Плющева В.А.

ЗАЯВЛЕНИЕ

Прошу партийную организацию завода принять меня кандидатом в члены КПСС. Заверяю партийную организацию, что, будучи коммунистом, оправдаю это доверие и не пожалею сил и энергии для выполнения величественной Программы построения коммунистического общества в нашей стране. С Уставом и Программой партии ознакомился и полностью согласен с ними.

5 октября 1965 г. В.А. Плющев».

Это заявление я принес в партком завода и передал секретарю парткома Ивану Михайловичу Чимарову. Он повертел его в руках и вернул мне со словами:

Ты не правильно написал заявление. Перепиши.
В каком смысле неправильно? – удивился я.
В очень простом, - ответил Чимаров, - ты присваиваешь себе должность, которую не

занимаешь. У нас на заводе ты числишься не литсотрудником и не редактором газеты, а лаборантом-рентгеносъемщиком ОТК 4-го разряда особо вредных работы. И в трудовой книжке у тебя так записано. И зарплату ты получаешь по этой должности.

Но ведь я не работаю рентгеносъемщиком!
Мало что не работаешь.
Да я и понятия не имею об этой должности!
Мало что не имеешь.
Нет, Иван Михайлович, мне кажется, что я все-таки литсотрудник.
А документы?
Что документы?
Документы покажи, что ты литсотрудник.

Я засмеялся:

Знаете, это похоже на анекдот о медведе и зайце. Знаете такой?
Нет, не знаю, - признался секретарь парткома. – Расскажи.

Он любил анекдоты, и я начал рассказывать:

В одном лесу медведь был оформлен на работу зайцем, а заяц – медведем. Заяц полу-

чал медвежью зарплату, а медведь – заячью. Как в нашей многотиражке…

Чимаров перебил:

Да, но ведь ты у нас получаешь не заячью зарплату, а 150 р. – это больше, чем твой

редактор. Кроме того, за «особо вредные работы» тебе дается бесплатное молоко и мыло.

Я отказался от бесплатного молока и мыла.
Почему?
Да мне стыдно как-то. Я сказал своему начальнику ОТК Габаеву, что если он заменит

молоко и мыло пивом, то я согласен.

А он?
Отказал. Говорит: нельзя пивом.

Чимаров откидывается на спинку стула и смеется до хрипоты, до спазмы в горле.

Иван Михайлович, но вы не дослушали анекдот, - говорю ему.

Он кое-как успокаивается и кивает: мол, продолжай.

Так вот, - продолжаю я, - слабосильный заяц получал медвежью зарплату, а медведь

– заячью. Приехала из главлеса комиссия, состоящая из львов, проверять их работу. Вызвала медведя и зайца. «Вы медведь?» – спросила комиссия у зайца. «Да, я медведь», - ответил заяц и показал документы. «Да, действительно, вы медведь». «Но ведь я медведь!» – взревел медведь. «А ваши документы?». Медведь показал документы. Посмотрев их, комиссия сказала: «Чем же вы возмущаетесь, гражданин медведь, ведь тут ясно написано, что вы заяц?!»

Я замолчал.

Ну, и что дальше? – спросил секретарь, явно разочаровываясь в анекдоте.
Все, - ответил я.
Все? – удивился он. – А где же мораль? Значит, в лесу порядок не изменился после

комиссии: медведь продолжал добросовестно работать зайцем, а заяц – медведем. Что здесь смешного?

А смешное в том, Иван Михайлович, - сказал я, - что в комиссии из главлеса на

должности львов были оформлены ослы. Но меня-то в партию, надеюсь, будут принимать не ослы?

Чимаров неожиданно опять взорвался смехом и так же неожиданно смолк, сделался вдруг серьезным, брови его нахмурились.

Так, так, - строго произнес он, цокая языком, - так, так, - передвинул бумаги на столе.

– Да знаешь ли ты, что за такие анекдотики тебя не только в партию, но и к газетной работе нельзя допускать, а может быть кое-что и хуже заслуживаешь…

Ну, Иван Михайлович, - поспешил я успокоить партийного секретаря, - этот анекдот

не я выдумал, его рассказывал по центральному радио Аркадий Райкин.

А, если Райкин, то не возражаю, - успокоился Чимаров, но больше со мной разговор

не продолжал, только официальным тоном повторил:

Итак, давай перепиши заявление… И не забудь, когда будешь заполнять анкету, то в

соответствующей графе напиши, что ты не литсотрудник газеты, а лаборант-рентгеносъемщик ОТК. Все, можешь идти…

Я покинул кабинет парткома, подумав про себя: «Действительно, живем, как в лесу: что ни начальник, то дуб, что ни бумага, то липа».

Но рекомендации в партию мне дали все-таки не липовые. Приведу их:

1. Начальник производства завода Кургансельмаш Пархимович Константин Адамович, член КПСС с 1944 года, партбилет № 01574676: «Знаю тов. Плющева Владимира Алексеевича с октября 1964 года. Работая сотрудником заводской многотиражной газеты, он много внимания уделяет производству, то есть помогает через газету освещать работу цехов, отделов, тем самым изживаются имеющиеся отдельные недостатки на заводе. Тов. Плющев В.А. политически грамотный, дисциплинированный, участвует во всех мероприятиях, проводимых на заводе общественными организациями. В настоящее время учится в вечернем университете марксизма-ленинизма. Поэтому я и рекомендую Владимира Алексеевича Плющева кандидатом в члены КПСС. Считаю, что наше доверие он оправдает. Пархимович К.А., 12 октября 1965 г.».

2. Инспектор Первого отдела завода Кургансельмаш Казарин Александр Иванович, член КПСС с 1942 года, партбилет № 01146275: «Знаю тов. Плющева Владимира Алексеевича с октября 1964 года по совместной производственной и общественной работе на заводе Кургансельмаш. Работая сотрудником многотиражной газеты «Кургансельмашевец», тов. Плющев В.А. показал себя знающим свое дело журналистом и фотокорреспондентом, непримиримым к недостаткам, оперативно и правильно отражает в газете все события, происходящие на заводе. Добросовестно относится к выполнению своего служебного долга: является секретарем Совета офицеров запаса, изучает историю завода, используя материалы областного архива и беседы со старейшими ветеранами завода, учится в вечернем университете Марксизма-Ленинизма на пропагандистском факультете философского отделения. Лично дисциплинирован, выдержан, тактичен. Он пользуется на заводе заслуженным авторитетом. Зная Владимира Алексеевича, как хорошего работника, я рекомендую его принять кандидатом в члены КПСС и считаю, что он оправдает высокое звание коммуниста. 19 октября 1965 г. А. Казарин».

3. Слесарь литейного цеха завода Кургансельмаш Гольдман Лев Ильич, член КПСС с 1944 г., партийный билет № 1574865: «Лично знаком с товарищем Плющевым Владимиром Алексеевичем с мая 1964 года, когда он, работая в Курганском областном госархиве, очень интересовался историей нашего завода и освещал в газете «Советское Зауралье» работу нашей бригады, ее достижения. Это честный и активный журналист, поэтому считаю, что он будет достойным коммунистом. Рекомендую принять его кандидатом в члены КПСС. 17 октября 1965 г. Л. Гольдман».

Таким образом все эти рекомендации были даны мне, как на литсотрудника многотиражной газеты, а не рентгеносъемщика. Подлинность их заверил секретарь парторганизации заводоуправления. С ними я пришел 27 января 1966 года на партийную комиссию Октябрьского райкома КПСС города Кургана. В райкоме долго ворошили и изучали мое личное дело, недоуменно пожимали плечами, консультировались между собой, а также звонили в горком и обком партии. В конце концов не допустили меня комиссии, а посоветовали запастись другими рекомендациями, которые не расходились бы со служебными документами – с трудовой книжкой и характеризовали бы меня не как журналиста, сотрудника многотиражной газеты, а как рентгеносъемщика.

На следующий день я прихожу в партком и рассказываю Чимарову вчерашние перипетии в райкоме партии.

- Видите, - заключаю я, - комиссия из главлеса советует мне до конца дней моих оставаться в должности зайца и чтобы честные львы подтвердили это письменно, давая мне рекомендацию в партию.

Чимаров схватился за голову. Что делать? Перед ним возникла масса вопросов, которые ставили в критическое и рискованное положение не только меня, но и его, и старейших, заслуженных коммунистов, которые давали мне одни, правдивые рекомендации, а теперь должны давать другие, фальшивые. Такого еще никогда не бывало в его практике, чтобы такая маленькая, казалось бы, махинация со штатным расписанием, «изобретенная», очевидно, самими коммунистами и одобренная ЦК КПСС, превратилась бы в большой обман партии, в откровенную фабрикацию партийных документов – хуже, чем в фашистской Италии. Ведь старые, заслуженные ветераны-коммунисты вынуждены будут теперь писать в своих рекомендациях, что знают меня не как литсотрудника, а как «рентгеносъемщика особо вредных работ», и характеризовать, что я ударник коммунистического труда, выполняю план рентгеносъемок на 300 и более процентов, внес несколько рационализаторских предложений, которые дали заводу большой экономический эффект и т.д. и т.п. Это же чудовищный обман! Кто пойдет на это?..

А каково будет мое положение? С согласия райкома партии и под нажимом секретаря парткома Чимарова мне, допустим, заслуженные коммунисты дадут и такие фальшивые характеристики, приписав к моей биографии должность, которую я никогда не занимал и не буду занимать, и о которой не имею ни малейшего понятия. Во что я сам тогда превращусь? Пользуясь фальшивой трудовой книжкой, я на десять лет раньше срока уйду на пенсию как «рентгеносъемщик особо вредных работ». Обман в конце концов раскроется, и мне или моим детям каждый может бросить упрек: как же я, профессиональный журналист, призванный говорить правду народу, сам решился на такой обман?

Далее, несмотря на профессиональное журналистское образование, у меня не будет журналистского стажа, и я всю жизнь обречен быть в положении «зайца-подснежника». Никто мне не даст даже справки о том, что работал в редакции заводской многотиражной газеты и работал довольно успешно. А если вдруг доведется переехать жить в другой город? Где я устроюсь на работу? Кто мне поверит, что я журналист и работал в газете?

Однако всех этих осложнений и печальных перспектив моего будущего я тогда еще не вполне сознавал, но ими почему-то был сильно обеспокоен наш секретарь парткома И.М. Чимаров. Он звонил в горком партии, кажется, заведующему орготделом Шишкину, и тот категорически заявил ему, что ни на какой обман и фабрикацию документов идти нельзя и посоветовал оформлять меня в партию как служащего, то есть как литературного сотрудника редакции многотиражной газеты…

- А как быть с несоответствием трудовой книжки и учетной карточки члена партии? – спросил Чимаров.

- Никак, - ответил Шишкин. – Это будет лежать на вашей совести, как секретаря парткома, и директора завода. Может быть, вы схлопочите по выговору, зато Плющев перед партией будет чистым…

- Но как же это «чистым», если у него будут расходиться данные служебных и партийных документов?

- Нужно и в служебных документах написать его настоящую должность.

- Но ведь такая должность не предусмотрена у нас по штатному расписанию, да и по всему Советскому Союзу для беспартийных не предусматривается такая должность, есть только подставные лица, то есть «подснежники», как их называют.

- Тогда не знаю, как вам быть. Звоните в обком партии, - ответил заведующий орготделом горкома партии и повесил трубку.

Не знаю, звонил ли Чимаров в обком партии, но меня стали оформлять в кандидаты члена КПСС именно в качестве подставного лица: заслуженные старейшие большевики написали мне вторичные рекомендации, что знают меня не как литсотрудника, а как рентгеносъемщика – ударника коммунистического труда, выполняющего нормы рентгеносъемок на 300 и более процентов. Соответственно было переписано и мое заявление в первичную партийную организацию завода, а в учетном документе, обозначили, что я не рабочий четвертого разряда, а служащий. Совсем все перепуталось.

В среду 2 февраля 1966 года я вторично явился на партийную комиссию Октябрьского райкома, состоявшую из коммунистов-пенсионеров. Председателем ее был некий Рыжий (фамилия такая). В просторном кабинете вдоль стен разместились человек двадцать стариков. В центре стол с председателем Рыжим. Меня посадили напротив него, чтобы всем был виден. Очевидно, ветераны уже были знакомы с моей необычной биографией и всякими слухами обо мне, поэтому рассматривали меня с каким-то недоумением, как редкого животного в зверинце. Потом начались вопросы, похожие на допросы.

- Как ваша фамилия, имя и отчество? – спросил меня Рыжий, словно преступника.

Я ответил:

Женаты?
Да.
А расписаны с женой?
Конечно.