Русь и Югра в XI–XVI вв.
Rus’ and ugra in XI–XVI centuries
К 1096 г. новгородцы проникли в земли Югры за пушниной. В XII–XV вв. новгородцы ходили в экспедиции к Югре и собирали с нее дань. Русские отряды совершали походы на земли по р. Оби в удельное время. В XV в. отношения с Югрой переходят от Новгорода к Русскому государству. В результате этих походов в XV в. в России хорошо знали народы Севера Сибири.
By 1096 Novgorodians got into the lands of Ugra for furs. In XII–XV centuries, Novgorodians had expeditions to Ugra to collect tribute. Russian troops made campaigns on lands through the Ob at specific time. In the XVth century, relations with Ugra passed from Novgorod to the Russian state. As a result of these campaigns, in the XVth century peoples of the North of Siberia were well known in Russia.
Ключевые слова: город, воевода, служилые люди.
Key words: town, voivode, service class people.
Русские отряды совершали походы на земли по р. Оби еще в удельное время. «Повесть временных лет» (ПВЛ) упоминает югру среди народов Иафетовой части, где живут «русь, чюдь и вси языцѣ: меря, мурома, всь, мордва, заволочьская чюдь, пермь, печера, ямь, югра, литва, зимигола, корсь, лѣтьгола, либь» [7, c. 4]. По данным ПВЛ, к 1096 г. новгородцы проникли в земли Югры за пушниной. Новгородец Гюрята Рогович рассказал летописцу о первой экспедиции из Новгорода в Югру: «Послахъ отрока своего в Печеру, люди, иже суть дань дающе Новугороду. И пришедшю отроку моему к нимъ, и оттудѣ иде въ Угру. Угра же суть людье языкъ нѣмъ и съсѣдяться съ Самоѣдью на полунощныхъ сторонахъ. Угра же рекоша отроку моему: “Дивно находимъ мы чюдо ново, егоже нѣсмы слыхали преже сихъ лѣтъ, се же нынѣ третьее лѣто поча быти: суть горы заидуче в луку моря, имьже высота акы до небеси, и в горахъ тыхъ кличь великъ и говоръ, и сѣкуть гору, хотяще просѣчися. И есть в горѣ той просѣчено оконце мало, и туда молвять. Не разумѣти языку ихъ, но кажють желѣзо и помавають рукою, просяще желѣза; и аще кто дасть имъ железо − или ножь, или секыру − и они дають скорою противу. Есть же путь до горъ тѣхъ непроходимъ пропастьми, снѣгомъ и лѣсомъ, тѣмь не доходимъ ихъ всегда; есть же и подаль на полунощьи”» [7, c. 157].
Персидские историки отмечали, что в земле народа Югры добывают прекрасную пушнину соболей. В XII–XV вв. новгородцы ходили в экспедиции к Югре и собирали с нее дань [4, c. 37]. Походы на север на «югорских данников», как их называет Новгородская летопись под 1187 г., были в это время частыми. Летописи Новгорода отмечают эти походы только в особых случаях: при поражениях новгородцев от югры или устюжан. Так, отмечена крупная военная экспедиция на Югру в 1193 г., когда новгородцы были разбиты [10].
Новгородская летопись под 1445 г. отмечает, что в походах новгородцы захватывали жителей – мужчин, жен и детей, брали пушнину. В рассказе Новгородской летописи о походе на Югру в 1445 г. сообщается численность новгородской рати – 3 тысячи человек. Надо отметить, что это достаточно большое войско для северной военной экспедиции [10, c. 445]. Однако один из новгородских отрядов в этой экспедиции был разбит югрой.
По данным Новгородской летописи, в отношениях с Югрой Новгород столкнулся с Устюгом, который вел свою политику на севере [10, c. 99]. В 1323 г. устюжане поймали новгородцев, которые ходили в Югру и ограбили их. В 1324 г. Новгород для наказания отправил военную экспедицию на Устюг, новгородцы взяли город на щит и заключили мир с князьями города. Однако борьба городов за Югру на этом не закончилась. По летописи в 1329 г. устюжские князья избили новгородцев, которые шли на Югру. Земли Югры в это время занимали Приуралье, Северный Урал и север Западной Сибири. В 1364 г. новгородцы в походе на Югру воевали на севере Сибири по р. Оби до океана [3, c. 81–83].
В договорных грамотах Новгорода XIII–XV вв. волость Югра отмечается среди других владений Новгородской республики. К сожалению, договорные грамоты Новгорода известны только начиная с 1264 г., в результате неясно, когда Новгородская республика стала считать Югру своим владением [8, с. 23].
Посол Священной Римской империи Сигизмунд Гербенштейн, ездивший в Русское государство в 1517 и 1526 гг., приводит на основании попавшего к нему «русского дорожника» географические данные о Северном Урале и Сибири, которые показывают хорошее знание русскими людьми этих территорий. «Подъем на гору Камень занимает три дня; спустившись с нее, можно добраться до реки Артавиша (Artavuischa), оттуда до реки Зибута, от нее в крепость Ляпин (Lepin), от Ляпина до реки Сосвы (Sossam). Живущие по этой реке называются Вогуличами. Оставив Сосву справа, можно добраться до реки Оби, которая начинается из Китайского озера. Через эту реку они едва могли переправиться в один день, да и то при скорой езде: ширина ее до такой степени велика, что простирается почти до восьмидесяти верст. И по ней также живут народ Вогуличи и Югричи (Ugritzschi). Если подниматься от Обской крепости по реке Оби до устьев реки Иртыша, в который впадает Сосва, то это составит три месяца пути. В этих местах находятся две крепости: Ером (Ierom) и Тюмень, которыми управляют властелины, Князья Югорские, платящие (как говорят) дань великому Князю Московскому. Там имеется много животных и превеликое множество мехов» [5, с. 130].
А.И. Плигузов отмечал, что русский дорожник в Югру, приводимый Гербенштейном, «отражает маршруты древнейших XIV–XV столетий, походов новгородских экспедиций». В начале XVI в. русские пользовались для похода в Югру другой, более короткой дорогой [11, с. 19].
В XV в. отношения с Югрой переходят от Новгорода к Русскому государству. В историографии принято в качестве начала политики Ивана III в Югру отмечать походы 1483 и 1499 гг. Однако, по данным северных летописей, первым походом Москвы на Югру был поход 1465 г., проведенный силами рати Устюга и Выми по приказу Ивана III. Поход 1465 г. стал началом подчинения Русским государством Югры [2, с. 91].
А.А. Зимин считал, что Иван III начинает подчинение северных районов Сибири, связанных с Новгородской республикой, только после подчинения Новгорода в 1478 г. По мнению ученого, русский поход 1483 г. был первой военной экспедицией Москвы в Югру [6, с. 65]. К сожалению, А. А. Зимин не исследовал поход 1465 г. в Югру, который, действительно, был первой военной экспедицией Ивана III. Этот поход был совершен еще до подчинения Новгорода, он состоялся после получения власти Иваном III над северными городами, что показывает важность отношений с Югрой для Москвы. По мнению Ю.Г. Алексеева, в походе 1483 г. русские вообще первый раз оказались в Сибири [1, с. 275]. Это положение историка не подтверждается новгородскими летописями, которые отмечают отношения Новгорода и Югры на протяжении XII–XV вв.
По данным Устюжского летописца, в 1465 г. великий князь Иван Васильевич приказал устюжанину Василию Скрябе «Югорскую землю воевать». Войско было собрано из «охочих людей» и жителей Выми и насчитывало, как можно предположить из сведений летописи о рати Устюга в других походах, более тысячи человек. Отряд Устюга «Югорскую землю воевали, и полону много вывели», среди которого были югорские князья. По летописи, Иван III пожаловал князей и отпустил их в Югру, наложив на Югорскую землю дань [12, с. 46]. Архангелогородский летописец дает более подробные сведения о походе 1465 г., отмечая, что русское войско привело Югорскую землю за великого князя Ивана III. Государь на Москве принял пленных князей Югры и пожаловал их властью над княжествами, положив дань на Югру [2, с. 91]. Таким образом, северные летописи определяют в качестве даты первого похода Москвы на Югру 1465 г.
Однако зависимость Югры от Русского государства в это время не была полной. Москве приходилось посылать рати на север для сбора дани, а также для борьбы со знатью ханты и манси. В 1483 г. в Сибирь на р. Обь и р. Иртыш был совершен крупный поход под командованием государевых воевод И.И. Салтыкова и Ф.С. Курбского. По данным летописи, в походе 1483 г. приняли участие служилые люди: дети боярские государева двора, а также рать северных городов. По Устюжской летописи, русская рать разбила манси, а затем по р. Тавде направилась на р. Иртыш и на р. Обь, разгромив князей Югры. После похода весной 1484 г. князья Сибири и Югры принесли присягу великому князю [12, с. 49]. Ю.Г. Алексеев справедливо полагал, что поход 1483 г. на р. Обь стал грандиозным предприятием Русского государства по освоению Северного Урала и Зауралья [1, с. 275].
В 1499 г. Иван III направил в Югру войско на лыжах под началом князя С.Ф. Курбского и П.Ф. Ушатого с ратью северных городов Устюга, Вятки, Перми и других [1, с. 51]. В разрядных книгах имеются сведения о численности этой рати. Войско похода на север 1499 г. насчитывало около 4-х тысяч человек, его составляли главным образом рати северных городов [1, с. 367]. Как уже отмечалось, военные экспедиции новгородцев в Югру достигали 3-х тысяч человек, отряды Русского государства – 4-х тысяч человек. Это были достаточно крупные военные экспедиции для севера. В результате этих походов в XV в. в России хорошо знали народы югры и ненцев.
14 марта 1484 г. Иван III впервые включил в великокняжеский титул упоминание Югры, что для правителей Москвы означало установление русского владычества над этой землей [11, с. 146].
В конце XVI в. север Западной Сибири окончательно стал частью Русского государства. В 1556 г., после признания власти русского царя в Сибирском ханстве, в Югорскую землю «князю Певгею и всем князем Сорыкидцкие земли и лучшим людем и середины и молодшим» была послана грамота царя и великого князя Ивана Васильевича, в которой эта земля называлась «наша вотчина», что по политической терминологии XVI в. значило, что в Москве Югорскую землю считают частью Русского государства. В грамоте сообщалось об отправке в Югру посыльщиков: «к вам по свою дань Ивашка Васильева сына Иконникова, да Нечайка Иванова сына Вычегжанина, да Офоньку Федорова сына Гогунина да Васку Лаптева», которые должны были собрать дань «со всякого человека по соболю». В случае отказа от сбора дани царь обещал послать войско: «А не зберете вы нашие дани со всякого человека по соболю и к нам на Москву не пришлете, и мне на вас послать рать своя и вострая сабля» [9, с. 332]. Поход казаков в Сибирь и основание русскими воеводами городов Тюмени (1586 г.), Тобольска (1587 г.), Березова (1593 г.) и Сургута (1594 г.) завершили процесс вхождения племен Югры в Русское государство.
В XII–XV вв. новгородцы ходили в экспедиции к Югре и собирали с нее дань. Русские отряды совершали походы на земли по р. Оби в удельное время. В договорных грамотах XIII–XV вв. Новгорода волость Югра отмечается среди других владений Новгородской республики. В XV в. отношения с Югрой переходят от Новгорода к Русскому государству. Северные летописи определяют в качестве даты первого похода Москвы на Югру 1465 г. В результате этих походов в XV в. в России хорошо знали народы Севера Сибири. В 1484 г. Иван III впервые включил в великокняжеский титул упоминание Югры, что для правителей Москвы означало установление русского владычества над этой землей.
Литература
Алексеев Ю. Г. Походы русских войск при Иване III. СПб. : Изд-во Санкт-Петерб. ун-та, 2007. 464 с.
Архангелогородский летописец // Полное собрание русских летописей. Т. 37. Устюжские и вологодские летописи XVI–XVIII вв. / под ред. Б. А. Рыбакова Л. : Наука, 1982. С. 56–103.
Берг Л. С. Очерки по истории русских географических открытий. М. – Л. : Изд-во АН СССР, 1949. 468 с.
Бояршинова З. Я. Население Западной Сибири до начала русской колонизации. Томск : Изд-во Томского ун-та, 1960. 152 с.
Гербенштейн С. Записки о московитских делах. М. : Издание А. С. Суворина, 1908. 382 с.
Зимин А. А. Россия на рубеже XV–XVI столетий. М. : Мысль, 1982. 336 с.
Ипатьевская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. 2. 2-е изд. СПб. : Типография М. А. Александрова, 1908. 638 с.
Лерберг А. Х. Изследования служащие к объяснению древней русской истории. Спб., 1819. 398 с.
Миллер Г. Ф. История Сибири. Т. 1. М. – Л. : Изд-во АН СССР, 1937. 638 с.
Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М. – Л. : Изд-во АН СССР, 1950. С. 38–448.
Плигузов А. И. Текст – кентавр о сибирских самоедах. М. – Ньютонвилль : Археографический Центр, 1993. 160 с.
Устюжские летописи // Полное собрание русских летописей. Т. 37. Устюжские и вологодские летописи XVI—XVIII вв. / под ред. Б. А. Рыбакова. Л. : Наука, 1982. С. 17–103.
УДК 94(571.12)«17»:351/354(470)
Солодкин Я.Г.
Solodkin Ya.G.
КОДСКОЕ КНЯЖЕСТВО И РУССКИЕ ВЛАСТИ СИБИРИ
В КОНЦЕ XVI – НАЧАЛЕ XVII вв.
THE PRINCIPALITY OF KODA AND THE RUSSIAN AUTHORITIES
IN SIBERIA AT THE TURN OF THE 16th–17th CENTURIES
Обращение к недавно опубликованной, хотя известной еще С.В. Бахрушину, челобитной кодских остяков царю Михаилу Федоровичу (1636 г.) и к ряду других источников заставляет отказаться от представления, что уже князь Алач являлся вассалом России. «Кодичи» стали платить ясак Москве предположительно с 1585/86 г., когда могли участвовать в неудачной осаде Мансуровского городка, и продолжали вносить его в начале 1590-х гг. Вторжение в Сургутское Приобье воины Игичея совершили не около 1592 г., как зачастую считается, а несколько позднее.
Referring to the recently published, though well-known yet to S.V. Bakhrushin, petition of Koda Ostyaks to czar Mikhail Fyodorovich (1636), alongside to a number of other sources, makes it necessary to reject the view that Konung Alach was a Russian vassal. Presumably, Koda residents had paid the fur tribute to Moscow since 1585/86, when they could have participated in the aborted siege of the Mansurov town, and continued to pay it in the early 1590s. Ighichey’s troops raided the Surgut Ob Region at a later period than it is widely but falsely believed to have taken place approximately in 1592.
Ключевые слова: Кода, Алач, Игичей Алачев, Обский (Мансуровский) городок, Березов, Сургут.
Key words: Koda, Alach, Ighichey Alachev, the Ob (Mansurov) town, Berezov, Surgut.
В составленной в Казанском приказе выписке, включенной в доклад царю Михаилу Федоровичу, до нас дошла редкая челобитная не желавших подчиняться князю Дмитрию Алачеву «Кодцково уезду иноземцов», переданная в тобольскую съезжую избу 3 июня 1636 г. Этот документ, к которому не раз обращался еще С.В. Бахрушин [2, с. 123, 124, 128, 129, 131, 138], содержит немало любопытных, порой уникальных сведений по ранней истории русской колонизации Югры и других сибирских «землиц».
На основании Ремезовской летописи возникло предположение, что уже ермаковцы передали кодскому князю Алачу власть над всей округой [5, с. 154; 7, с. 91; 10, с. 62, 67, 233; 14, с. 17] или он в начале 1580-х гг. (точнее – в 1583 г.) стал вассалом московского государя [4, с. 10; 8, с. 143]. Эти выводы следует признать поспешными [12, с. 10–17].
В рассматриваемой челобитной сообщается, что поначалу кодские остяки платили «по два соболи ясачных с человека на год лет с десять и болши» в Тобольск и Березов [4, с. 27], стало быть, не с начала 1580-х гг. [4, с. 10], так как эти города основаны в 1587 и 1593 гг. соответственно. Возможно, на первых порах дань туда отвозили служилые люди, «годовавшие» в Обском городке. Не исключено, что именно Алач являлся предводителем остяков, которые поздней осенью или зимой 1585/86 г. безуспешно штурмовали этот острог, заложенный воеводой И.А. Мансуровым, и следом были вынуждены согласиться на уплату ясака.
С.В. Бахрушину сперва казалось, что добровольно согласился платить дань русским в начале 1590-х гг. Игичей – наследник Алача [1, с. 147]. Челобитная, отражающая многолетние боевые заслуги кодских остяков («от Сибирского взятья»), не подтверждает мнения о том, что в ту пору «ясак им был заменен обязанностью нести военную службу» [4, с. 10].
Согласно «челобитью» 1636 г., 200 «кодичей» князя Игичея самостоятельно, без русских служилых людей, совершили поход в Сургутский уезд на государевых «изменников на остяков войною». Е.В. Вершинину и А.Т. Шашкову было «совершенно очевидно», что этот поход в Пегую орду состоялся в 1592 г. или около него, так как в 1595 г. у новокрещена С. Пуртиева (вероятно, родственника Анны, жены Игичея) имелись три «полонянки купленные: одна Нерымсково полону, а другая Тымсково полону, а третья Воикарсково полону» [6, с. 386–387], а, «судя по всему, … в числе нарымского полона» кодские воины захватили Урунка – сына князя Верхнего Нарыма Вони; невольника, переданного русским, держали в Тобольске и затем отправили (видимо, с воеводой князем Барятинским Ф.П.) к устью Сальмы, где летом 1594 г. выросли стены и башни Сургута [7, с. 101, 105; 8, с. 129, и др.]. Приведенный известными сибиреведами довод, однако, вовсе не свидетельствует о том, что упомянутый «дерзкий рейд» «кодичей» и годовальщиков из Обского городка (тем более в Сургутский уезд, который начал складываться с закладкой русской крепости на территории Бардакова княжества) следует отнести к 1592 г. или приблизительно этой дате [7, с. 100–101; 15, с. 32, и др.].
На взгляд А.Т. Шашкова, поход в Сургутское Приобье Игичей, очевидно, предпринял по инициативе Г. Лутохина и с санкции тобольских воевод. Но о возглавлявшем отряд годовальщиков в Обском городке Лутохине известно только на начало 1594 г., когда был составлен наказ первым администраторам Сургута.
Е.В. Вершинин и А.Т. Шашков, публикуя челобитную кодских остяков, оставили без пояснения процитированное указание на «тымский полон». Представляется, что он мог оказаться у жителей Коды в результате похода «войною» на сургутских остяков, о котором идет речь в интересующем нас документе.
В отличие от С.В. Бахрушина Е.В. Вершинин и А.Т. Шашков полагают, что Игичей и его воины не «ставили» Березов (о чем сказано в челобитной мятежных «кодичей» Михаилу Федоровичу) [2, с. 123, 124], а прибыли к строящемуся городу и вместе с березовскими служилыми «спустились на судах по Оби и нанесли удар по Обдорскому княжеству, захватив и разграбив остяцкий городок Войкар» [4, с. 13; 13, с. 20, и др.]. Накануне этого похода, думается, отряд Игичея мог принять какое-то участие в возведении крепости рядом с югорским поселением Сугмут-ваш, тем более что, вспоминая несколько десятилетий спустя, в 1634/35 г., о ее возникновении, местные казаки отрицали роль в «том городовом деле» лишь «иных … сибирских городов служилых людей» [9, с. 74].
А. Благой представлен в разбираемой челобитной (наряду с воеводой Н.В. Траханиотовым) основателем Березова. Указание на Благого считается одной из многочисленных ошибок, допущенных в этом документе, так как названный ржевский выборный дворянин являлся письменным головой в городе, «срубленном» близ устья Северной Сосьвы, с 1594 г. [3, с. 151; 4, с. 12], на первых же порах сослуживцем Н.В. Траханиотова в новой крепости за «Камнем» был И. Змеев, который вместе с Игичеем возглавлял зимний поход 1593/94 г. в Большую Конду. Но ко времени их возвращения из этого похода в Березов там вторым по статусу «начальным человеком» оказался уже А.И. Благой (Благово) [6, с. 274, 277–279, 339, 354, 363, 377, 378, ср. с. 284, 350], которого, возможно, «кодичи» запомнили неспроста. Не исключено, что при участии этого дворянина (превратившегося, кстати, подобно В.В. Аничкову в Сургуте, из письменного головы в стрелецкие или казачьи) они предприняли какой-то поход против «государевых непослушников» – поход, о котором в челобитной 1636 г. умалчивается.
18 февраля 1594 г. Игичей и его двоюродный брат Онжа Юрьев получили Васпукольскую волость неподалеку от Войкара, скорее всего, за экспедицию к этому обдорскому городку летом предыдущего года [4, с. 13]. (С точки зрения Е.В. Вершинина и А.Т. Шашкова, Васпукольской волостью Алачевы были пожалованы «в пожизненное владение». Однако лишь в самом начале царствования Василия Шуйского, когда после смерти брата и возвращения с очередной службы – «поставления» Томска – Онжу наделили «в Котцкой земле княженьем», он удостоился новой жалованной грамоты на «прежние … волостки» Васпукулок и Кулпуколок «со всеми угодьи и с ясаком» [6, с. 407].) Примечательно, что на следующий день после награждения Алачевых «за их службу (1593 г. – Я.С.) в Сибирской земле» [6, с. 353] был утвержден наказ о сооружении «Сургуцкого города», который вскоре «срубили» при участии Игичея и его воинов.
В.И. Сергеев рассматривал этого князя и Онжу Юрьева как активных сторонников московского правительства. Быть может, однако, они поневоле сделались приверженцами «белого царя». Относительной, видимо, является и добровольность (о которой пишет А.Ю. Конев) перехода Алачевых «под высокую руку» Москвы.
Попутно заметим, что утверждать, будто под властью Алача с гибелью местного князя Самара оказалось Белогорское княжество [11, с. 167, ср. с. 150, 159], преждевременно. (В той же работе на основании Кунгурского летописца сказано, что «с конца XVI столетия белогорские остяки платили ясак не в казну, а лично князю Алачу». Поздний летописец, сложившийся, скорее всего, в казачьей среде, прямо это мнение не подтверждает.) Видимо, после смерти Самара его сын Таир оставался княжить на Белогорье [16, с. 176], которое, таким образом, сохранялось (вопреки мнению Е.М. Главацкой) не только как религиозный центр.
Итак, предложенные в историографии интерпретации ряда сообщений из челобитной 1636 г. служилых остяков, недовольных пожалованным «Кодскою вотчиною» князем Д.М. Алачевым, в отдельных случаях оказываются спорными, а то и требуют пересмотра.
Литература
Бахрушин С. В. Научные труды : в 3 т. М. : Изд-во АН СССР, 1955. Т. 3. Ч. 1. 376 с.
Бахрушин С. В. Научные труды : в 3 т. М. : Изд-во АН СССР, 1955. Т. 3. Ч. 2. 299 с.
Вершинин Е. В. Воеводское управление в Сибири (XVII век). Екатеринбург : Развивающее обучение, 1998. 204 с.
Вершинин Е. В., Шашков А. Т. Участие служилых остяков Кодского княжества в военных походах конца XVI – первой трети XVII в. // Западная Сибирь: прошлое, настоящее, будущее. Сургут : Диорит, 2004. С. 10–32.
Копылов Д. И. Ермак. Иркутск : Восточно-Сибир. книж. изд-во, 1989. 239 с.
Миллер Г. Ф. История Сибири. 2-е изд., доп. М. : изд. фирма «Восточная литература», 1999. Т. 1. 630 с.
Очерки истории Коды. Екатеринбург : Волот, 1995. 189 с.
Очерки истории Югры. Екатеринбург : Волот, 2000. 407 с.
Первое столетие сибирских городов: XVII век. Новосибирск : Сибирский хронограф, 1996. 192 с. (История Сибири: Первоисточники. Вып. 7).
Скрынников Р. Г. Сибирская экспедиция Ермака. 2-е изд., испр. и доп. Новосибирск : Наука, 1986. 318 с.
Со времен князя Самара: В поисках исторических корней Ханты-Мансийска : переизд. / отв. ред. В. М. Кружинов. Ханты-Мансийск : Полиграфист, 2007. 182 с.
Солодкин Я. Г. Кодский князь Алач и «ермаковы казаки» (к ранней истории «русской» Сибири) // Исторические вызовы и ответы Западной Сибири : мат-лы регион. науч.-практ. конф. (г. Сургут, 4 декабря 2014 г.). Сургут : ИЦ СурГУ, 2014. С. 10–17.
Шашков А. Первые зауральские города и остроги // Югра. 1997. № 8. С. 18–21.
Шашков А. Пути за «Камень» и сибирский поход Ермака // Югра. 1997. № 9. С. 14–17, 26.
Шашков А. Т. Строительство русских острогов в Сургутском уезде в конце XVI – начале XVII в. // Западная Сибирь в академических и музейных исследованиях : тез. Окр.. науч.-практ. конф., посвящ. 40-летию Сургутского краеведческого музея (г. Сургут, 24–27 ноября 2003 г.). Сургут : Сургутский краеведческий музей; Дефис, 2003. С. 32–35.
-
Шашков А. Т. Югорские князья в XV–XVIII вв. // Северный регион: наука, образование, культура. 2001. № 1. С. 173–180.
УДК 656.61(98) (26):323(470)
Тимошенко А.И.
Timoshenko A.I.
АРКТИКА И СЕВЕРНЫЙ МОРСКОЙ ПУТЬ
В СОВЕТСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОЙ СТРАТЕГИИ
THE ARCTIC AND THE NORTHERN SEA ROUTE
IN THE SOVIET STATE STRATEGY
В статье анализируется советский опыт освоения Арктики и Северного морского пути, связанный с мобилизационными методами и подходами к развитию северных территорий, богатых природными ресурсами. Акцентируется внимание на достижениях научно-технического прогресса в создании транспортно-промышленной инфраструктуры на Севере СССР.
The article examines the Soviet experience of the Arctic and the Northern sea route exploration that is associated with mobilization of methods and approaches to the development of the Northern territories rich in natural resources. It focuses on the scientific and technical progress achievements in building of transport and industrial infrastructure in the North of the USSR.
Ключевые слова: СССР, Арктика, Северный морской путь, государственная политика.
Key words: USSR, the Arctic, the Northern sea route, public policy.
Советское правительство с самого начала своего существования рассматривало Арктику как зону важнейших национальных интересов. В данных намерениях оно основывалось на представлении о чрезвычайной значимости северных территорий для страны как в геополитическом, так и экономическом отношении. Уже в 1920-е гг. северные регионы включались в общегосударственные планы социально-экономического развития СССР. Акцентировалось внимание на обустройстве и развитии Северного морского пути, который признавался очень важной для полноценного государственного развития транспортной магистралью, являющейся кратчайшим расстоянием между западом и востоком страны – портами Мурманском и Владивостоком. Он полностью проходил вдоль границ государства и не зависел от международных отношений в тот или иной период времени по сравнению, например, с южным проходом через Суэцкий канал. Кроме того, Северный морской путь вместе с реками Сибири составлял глобальную транспортную сеть, охватывающую своим влиянием огромную территорию. Поэтому обустройство Северного морского пути и создание крупнотоннажного речного флота в Сибири, оживление там хозяйственной жизни в целом рассматривались советским правительством как важнейшая задача региональной политики.
Вторая часть советских планов в Арктике была связана с всесторонним изучением её природных ресурсов и включением их в развитие народнохозяйственного комплекса СССР. Это намечалось уже в плане ГОЭЛРО. Проведенные в его рамках горно-геологические изыскания на Таймыре под руководством Н.Н. Урванцева позволили выдвинуть на повестку дня решение Норильской проблемы, которая определила затем создание в российской Арктике крупнейшего в мире горнопромышленного комплекса по производству цветных металлов.
В целом, советское правительство в своей арктической стратегии придерживалось однозначного подхода, связанного с поддержанием и постоянным усилением своего влияния в Арктике как неотъемлемой части государства, с которой неразрывно связано не только настоящее, но и будущее страны. Если до начала ХХ столетия границы России с севера были надежно защищены льдами Северного Ледовитого океана и здесь ей практически никто не угрожал, то теперь на Арктику претендовали очень многие государства. Соответственно, требовалась и совершенно иная государственная политика, адекватная вызовам нового времени. Советское правительство не только укрепляло позиции государства в Арктике, но и формировало новые принципы и подходы к решению проблем северных территорий и акваторий. В целях ускорения результатов воздействия оно использовало мобилизационные решения целевого предназначения, которые оказались крайне эффективными. Ярким примером таких решений можно назвать учреждение в 1930-е гг. при Совете Народных Комиссаров СССР Главного управления Северного морского пути (Главсевморпути), которое развернуло многоплановую и крупномасштабную работу в Арктике, не только обеспечив круглогодичное плавание по морям Северного Ледовитого океана, но и заложив прочную основу для экономического и социального развития северных территорий СССР.
Практика реализации советских планов социально-экономического развития через систему государственных мероприятий и деятельность крупных производственных организаций в направлении пионерного освоения и обживания северных районов получила широкое распространение на протяжении всего советского периода российской истории. Особенно значительный разворот промышленного и транспортного строительства наблюдался во второй половине ХХ столетия. Он сопровождался активным поиском месторождений полезных ископаемых, увеличением масштабов комплексных научно-исследовательских работ, ростом темпов производственной деятельности. Государство являлось инициатором и одновременно исполнителем практически всех социальных, экономических и военно-стратегических программ в Арктике. Данный опыт был высоко оценен и использовался другими приарктическими государствами.
Важное место в стратегических намерениях советского правительства занимали вопросы создания в высоких широтах научно-исследовательской и промышленно-транспортной инфраструктуры. Большое значение для освоения арктических пространств имело создание мощного ледокольного флота СССР. В 1936 г. в стране был построен ледокол «Сибирь» мощностью около 12 тыс. л. с. К началу 1950-х гг. СССР являлся безусловным лидером по производству самых мощных ледоколов (более 25 тыс. л. с.), использующихся для проводки судов в арктических и замерзающих неарктических морях. Наиболее крупным достижением советского ледоколостроения стала постройка в 1959 г. первого в мире ледокола с энергетической установкой на ядерном топливе – атомохода «Ленин» [2, с. 9–11].
Строительство ледоколов, развитие полярной авиации, сама организация плавания по Северному морскому пути в советский период обеспечили решение многих экономических и геополитических проблем на российском Севере. Из года в год государство увеличивало финансирование организаций Главсевморпути. Если в 1933 г. его размер составлял всего 18 млн. руб., то в 1937 г. уже 400 млн. В итоге за пятилетие затраты государства на деятельность «Главсевморпути» составили 922 млн. руб. Общая сумма капитальных вложений в 1933–1937 гг. составила 465 млн. руб., увеличившись с 26,4 млн. руб. до 164,5 млн. руб. Из них одна треть была направлена на развитие морского транспорта, в том числе на строительство ледокольного флота. Более одной пятой вложений пошло на создание полярной авиации. При этом оборудовались и пассажирские авиалинии Омск–Салехард, Красноярск–Игарка, Якутск–Тикси [5, с. 264].
В целом активная деятельность советского государства в Арктике в 1920–1940-е гг. оказалась достаточно успешной. Уже к концу 1930-х гг. здесь появились «очаги» индустрии, которые зажигались главным образом в портовых городах, требовавших соответствующей промышленной инфраструктуры. Эффективность северной политики советского правительства была доказана в годы Великой Отечественной войны, когда промышленные предприятия, построенные в предвоенные годы, смогли внести весомый вклад в победу над врагом, а Северный морской путь как транспортная магистраль стал ещё более востребованным, чем в мирное время.
Государственная политика освоения Арктики была продолжена и в послевоенный период. Развитие промышленных районов, золотых приисков и рудников в северных районах требовало значительного увеличения завоза грузов. Одновременно возрастала потребность страны в продукции, производимой на Севере, вывозе на экспорт сибирского леса, обслуживании быстрого развития островного хозяйства, которое после войны составляло основу материально-технического обеспечения здесь многочисленных научно-исследовательских и метеорологических станций и экспедиций, в задачу которых входило составление достоверных погодных и ледовых прогнозов.
В СССР Северный морской путь оценивался не только как транспортная магистраль, но и как северная граница государства, требующая определенной защиты. Поэтому создающаяся инфраструктура в Арктике должна была обеспечивать решение различных задач. В послевоенные годы в высоких широтах проводились масштабные морские и воздушные научно-исследовательские экспедиции под названием «Север». К началу 1950-х гг. в Северном Ледовитом океане в круглогодичном режиме одновременно дрейфовали по две-три научно-исследовательские станции «Северный полюс», наблюдения которых использовались в метеорологическом прогнозировании не только для Арктики, но и для всей территории СССР. Научные исследования в Арктике всё в большей степени обеспечивались приборами, новыми техническими средствами. В состав экспедиций, как правило, входили ученые самых различных специальностей, а также радисты, метеорологи, инженеры, участвовали не только транспортные суда, но и мощные линейные ледоколы, самолеты ледовой авиаразведки и т. д.
К научно-исследовательским работам в послевоенный период кроме Арктического института, находящегося в ведении Главсевморпути, подключились организации, созданные в годы войны в Красноярске, Новосибирске, Тюмени. В заполярных районах работали экспедиции Западно-Сибирского филиала Академии наук СССР, организованного в Новосибирске в 1943 г. С 1947 г. стал работать по проблемам изучения производительных сил региона Якутский филиал Академии наук. Главное внимание уделялось геологоразведке. Восстанавливающейся после войны промышленности требовались новые минеральные и топливные ресурсы, которые, как показывали предшествующие геологические изыскания, вполне могли находиться на самом крайнем Севере, и в большом количестве.
В Ленинграде после войны был образован Институт геологии Арктики, который специализировался на геологической разведке нефти, угля, золота, руд различных металлов. С 1948 г. весь Арктический бассейн стал обследоваться высокоширотными воздушными экспедициями, в результате которых были открыты подводные хребты им. Ломоносова, Менделеева, Геккеля. Рельеф дна Арктического бассейна вопреки сложившимся представлениям предстал в виде сложных горных систем с глубоководными котловинами и впадинами. Эти сведения были оценены мировой научной общественностью в качестве крупнейшего географического открытия ХХ в., благодаря которому стали более понятными законы движения водных масс, дрейфующих льдов Северного Ледовитого океана. Изменение представлений о структуре его ложа позволило геологам высказать предположения, что ценные полезные ископаемые могут находиться не только на его побережье, но и на дне (что было подтверждено последующими открытиями советских ученых и инженеров).
В 1950–1980-е гг. хозяйственная практика на советском Севере испытывала острую потребность в транспортном обеспечении. Особенно нуждались в нем районы интенсивного промышленного освоения и активной разработки месторождений полезных ископаемых. Государство было вынуждено направлять сюда огромные средства для транспортного строительства, которое разворачивалось по всей вертикали Ангаро-Енисейского региона, в нефтегазовых районах Западной Сибири. Высокими темпами сооружались не только железные, но и автодороги преимущественно с твердым покрытием, строились самые современные аэродромы со специальными взлетно-посадочными полосами для приёма большегрузных самолётов. Однако всё это требовало очень значительных затрат и в условиях заболоченных в большинстве своём территорий Арктики, располагавшихся в зоне северной тайги и тундры, было делом крайне затруднительным. Перевозки воздушным транспортом не только обходились недешево, но и ограничивались грузоподъёмностью самолётов.
Большие надежды возлагались на транспортировки по Северному морскому пути. Значительные изменения претерпел ледокольный флот, занимающий ключевое положение среди транспортных средств в Арктике. Его развитие было связано, с одной стороны, с заменой паровых установок на более современные дизель-электрические, а с другой – состоялся переход на качественно новый тип энергических установок, имеющих в своей основе атомные реакторы. После первого атомного ледокола «Ленин», введенного в эксплуатацию в 1959 г., были построены ещё более мощные атомные ледоколы «Москва», «Арктика», «Сибирь» и др., которые открыли новый этап плаваний по Северному морскому пути.
Атомные ледоколы представляли совершенно новый класс плавающих средств. Они обладали крайне высокой степенью ледопроходимости, имели хорошую маневренность в сложной ледовой обстановке, были абсолютно автономными по запасам топлива и могли достаточно долго находиться в плавании, не заходя в порты. Введение в эксплуатацию атомных ледоколов позволило постепенно перейти к круглогодичным навигациям по морям Северного Ледовитого океана. Показательно изменение суммарной энерговооруженности ледоколов. Если, например, в середине 1950-х гг. она составляла около 100 тыс. л. с., то ко второй половине 1970-х гг. она достигла примерно 500 тыс. л. с. [1, с. 111–112].
Наличие мощного ледокольного флота в СССР в 1970-е гг. позволило перейти к круглогодичному плаванию в западном секторе Северного морского пути и к бесперебойному снабжению индустриальных предприятий и строек Западной Сибири и Норильского района. В результате экспериментальных плаваний в 1970–1971 гг. навигацию по трассе Карские ворота – Дудинка удалось продлить на 57 суток по сравнению со средними многолетними сроками, существовавшими ранее. Государство получило экономию за счет продления навигации в 0,5 миллиарда рублей [4, с. 3].
К началу 1970-х гг. общий объём грузоперевозок по Северному морскому пути составил около 3 млн. т. К 1987 г. он достиг максимального значения – 6,58 млн. т. Главные перевозки производились по маршруту Мурманск–Дудинка, что позволяло надёжно осуществлять транспортно-производственную схему взаимодействия предприятий Кольского и Норильского промышленных районов [3, с. 15].
Вторая половина ХХ столетия ознаменовалась всё в большей степени увеличивавшимся социально-экономическим ростом арктических районов СССР, повышением их значимости как в народнохозяйственной практике, так и в принятии политических решений. Всё больший экономический вес приобретала Азиатская часть российской Арктики. Здесь активно разрабатывались месторождения наиболее ценных видов полезных ископаемых: золота, алмазов, олова и др. За полярным кругом добывалась большая часть углеводородов в стране, на Таймыре развивался центр горнорудных разработок и цветной металлургии – Норильск.
Литература
Арикайнен А. И. Транспортная артерия Советской Арктики. М. : Гидрометеоиздат, 1984. 192 с.
Ледоколы / В. И. Каштелян, А. Я. Рывлин, О. В. Фаддеев, В. Я. Ягодкин. Л. : Судостроение, 1972. 287 с.
Проблемы Северного морского пути . М. : Наука, 2006. 581 с.
Смирнов В. И. Изучение и освоение Арктики. М. : «Знание» РСФСР, 1981. 139 с.
Тимошенко А. И. Мобилизационный характер освоения Арктики и Северного морского пути // Мобилизационная стратегия хозяйственного освоения Сибири. Программы и практики советского периода (1920–1980-е гг.). Новосибирск : Параллель. С. 245–286.
|
